Игорь Петрович Пуппо - Звезды на рейде

возмутиться — он уже одет и водит бритвой по лицу.

— Захвати парадный мундир, — настаиваю я. — Так надо. Ну пожалуйста же, Владлен!..

— Свадьба с генералом! — рявкает бывший комбат и нехотя достает из шкафа длиннющий потертый пиджак — серый в полоску, который надевает раз в году на праздник — День Победы. — Тебя хлебом не корми, а подавай показуху! — корит он меня, пока мы спускаемся по лестнице.

В автобусе сонно, прохладно.

Анчишкин накидывает полосатый пиджак на худенькие плечи моего сына Витальки, и тот аж пригибается от его тяжести: пять орденов, дюжина медалей. Пиджак сыну — почти пальто, в автобусе еще будет жарко, но он так и не захочет расстаться с ним.

Мы едем в Крым…

* * *

Там, в Крыму, в степной его части, на околице села Шубино — невысокий гранитный обелиск. Собственно, обелиска сейчас не видно: венок на венок — и вот уже до самой звездочки могила утопает в цветах. Цветы из Киева и Симферополя, из Донецка и Джанкоя. Маки из Казахстана, розы из Душанбе. Отныне с ними рядом — и венки, привезенные из Днепропетровска… А вокруг братской могилы все круче закипает людской прибой и выносит на крохотный гранитный островок розовато-белую пену цветов.

Памятник соорудили шубинские колхозники на собственные сбережения. Он поднялся не по случаю юбилея или праздника. Никто не давал указания крымским хлеборобам соорудить его. Никто, кроме собственных сердец. «Вечная слава героям-десантникам, павшим в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками…»

* * *

От обелиска — степью до побережья гнилого моря Сиваш — километра два-три… На вязком болотистом дне высохшего лимана — отпечатки тысяч подошв. Соленый, но по-майски горячий ветер дует нам в лицо, он слизывает густую жижицу, выступающую из-под каблуков, и тотчас же на том месте, где только что ступила нога человека, серебристо вспыхивают кристаллики соли…

Люди все идут и идут. Старики, женщины, дети…

Топает, прихрамывая, Владлен Николаевич Анчишкин, и вся его сутулая фигура издали очень напоминает аршин землемера, чуток наклоненный вперед. А вообще-то бывший комбат, как мне известно, никому и никогда не кланялся.

Семенит, позвякивая анчишкинскими наградами, Виталька-пионер. Дай бог и тебе, сынок, чтобы ты никогда, никому — даже пулям, не кланялся! Ослепительно сияет на его груди орден Александра Невского.

Идут испанцы, украинцы, русские…

Тут, на плоском, низком берегу, почти у самой белоснежной соленой кромки — изуродованный взрывами и временем, необычной, круглой формы окоп. Как будто те, кто вырыл его, ожидали врагов со всех сторон — с юга, с востока, с севера и с запада. Правда, сейчас это уже не окоп, а просто — круглая, плоская яма. На дне — груды винтовочных и автоматных гильз, позеленевших, старых, а вокруг них — живыми темно-алыми сгустками полыхают тюльпаны и маки. Много лет приходили сюда шубинцы, отдавая дань уважения безымянным героям, — тем, кто принял смерть на скользком сивашском берегу в бою с врагом, который был в десятки — нет, в сотни, в тысячи раз сильнее. Те немногие жители затерянного в степях небольшого крымского села, которым посчастливилось остаться в живых, хорошо помнят, как в далеком марте 1943-го двое суток не смолкала на побережье пальба, как вереницей двигались, буксуя, к Сивашу тупорылые итальянские грузовики, битком набитые жандармами и солдатней. Назад машины возвращались, нагруженные ранеными и убитыми. И еще говорили люди, что на побережье высадился целый полк десантников, что они дерутся, как львы, и не сдаются живыми в плен.

А когда бой окончился и каратели убрались восвояси — в Керчь, в Джанкой, в Симферополь, — жители села Шубино пришли на берег и увидели в полуразрушенном, неглубоком окопе-яме десять мертвых парней. Их суровые лица были покрыты копотью и кровью. Карманы комбинезонов были пусты. Ни клочка записки, ни звездочки, ни солдатских медальонов. И только по стреляным гильзам да по тяжелым кирзовым сапогам шубинцы поняли — это наши. И ночью похоронили безымянных героев в братской могиле, на краю села…

Безымянные герои. Какие ледяные слова! Безымянных героев нет и быть не может. Настоящий подвиг не должен остаться без адреса. Этого не простят потомки. Тысячи красных следопытов ежегодно уходят в походы. Тысячи неизвестных ранее имен вспыхивают золотом на мраморе. К тысячам убитых горем матерей и вдов вновь возвращаются сыновья и мужья, чтобы --">