Мария Красина - Три молодца за клад мертвеца

знала, что будут гости, и заранее наготовила еды.

За обедом братья и хозяйка весело болтали обо всём на свете. Марина улыбалась, шутила и была так обворожительна, что даже вульгарное обращение “мальчики” из её уст звучало мило. Хозяйка и гости даже не заметили, в какой момент перешли на “ты”.

Всё шло отлично, но у Миши в глубине души скреблась смутная тревога. Он никак не мог понять, в чём дело. Мысль трепыхалась где-то на краю сознания, но ухватить её не получалось.

…Разомлевшие от сытного обеда братья отдохнули во флигеле, а потом, прихватив фотоаппарат, фонарики, ломик и портативный металлоискатель, отправились бродить по селу.

Парни постояли у обелиска участникам Великой Отечественной войны; потом похихикали над странным памятником Ленину — большой пафосный постамент, на котором установлен несоразмерно маленький бюст.

Фотографируя по пути колоритные сельские улочки, Илья и Миша наконец подошли к бывшему дому Ермолаевых.

Одноэтажный дом в девять окон по фасаду и с небольшим мезонином стоял поодаль от основных улиц. Вокруг буйно разрослись кусты, и зелень скрывала неприятную картину запустения. Но стоило подойти ближе, и становилось понятно, что дом давно заброшен.

Стёкла выбиты, резные наличники окон или оторваны, или сожжены. Дверей нет, в крыше зияют дыры, кирпичные стены ободраны, только кое-где сохранились голубые пятна прежней облицовки. Глупо и чужеродно на этих руинах смотрелась табличка: “Памятник архитектуры XIX века. Охраняется государством”.

— Оно и видно, — усмехнулся Илья. — Заохранялись.

— Нда, так себе картина.

Внутри руин, несмотря на солнечную погоду, царил сумрак. Включив фонарики, парни пошли исследовать дом. На потолках кое-где сохранились красивые лепные розетки, но в целом штукатурка сильно обвалилась.

В комнатах основного этажа и в мезонине не было ничего интересного: везде мусор, осколки кирпича и обломки штукатурки.

— Местные растащили. Думали, в хозяйстве всё сгодится. Смотри, а вот тут печь была! — показал Илья на груду кирпичей в углу. — Всю разворотили. Полюбас клад искали.

— Почему ты так решил?

— В печной кладке часто тайники делали. И пацаны, кто кладами занимается, рассказывали.

— Ясно. Давай тогда с металлоискателем пройдёмся.

Включив прибор, парни стали заново обходить дом Ермолаевых. Они тщательно проверяли стены, пол и даже, забираясь друг другу на плечи, сканировали потолок. Ничего не нашлось. Только на груде кирпичей, что раньше были печью, металлоискатель призывно запищал. Сгорая от любопытства, братья быстро раскидали кирпичи в сторону.

Но нашли только погнутый гвоздодёр, видимо, брошенный тут предыдущими визитёрами.

— Ни хрена тут нет, — разочарованно подытожил Илья.

— Ничего, завтра остальные места проверим. Двор дома, разбойничий овраг в лесу и дозорный дуб, про который Павел Ермолаев писал.

— Ага… Пошли, а то уже вечер.

На обратном пути братья зашли в сельский магазин и купили конфет к чаю. Продавщица, дородная тётка в синем фартуке, отчаянно строила глазки и томно спросила, где такие красивые парни остановились.

— У Марины Ивановны флигель сняли. — ответил Миша.

— Это у Хлебодаровой что ли?

— Ага. Там ещё ворота синие.

Игривая улыбка на лице продавщицы вмиг погасла. Она презрительно поджала губы и отвернулась. А потом с силой швырнула в блюдечко сдачу — мол, забирайте и проваливайте!

— Что случилось?

— Дрянь ваша Маринка! Ведьма! — зло воскликнула продавщица. — Вы осторожнее, она мозги пудрить мастерица. Пикнуть не успеешь, всё из тебя вытянет. До капельки!

Продавщица скривила злую гримасу и взялась обеими руками за горло, словно сама себя душила. Видимо, это изображало Марину и её жертву.

Миша удивлённо таращился на эту сцену, но Илья забрал сдачу и кивнул продавщице:

— Спасибо, будем иметь в виду.

— Имейте-имейте. Маринка — шлында хитрая.

Из магазина братья вышли, посмеиваясь над деревенскими страстями. Но у Миши в душе снова заскреблась тревога. Пока парни гуляли по селу и обследовали дом Ермолаевых, она молчала. Но теперь слова продавщицы будто раздули тлеющий под золой уголёк.

Но эти тревожные ощущения были столь зыбкими, что Миша не решался сказать о них брату. Да и что сказать? Что-то неспокойно? В чем дело? А хрен знает, --">