Марина Орлова - Я - тот, кто тебя уничтожит. Сердце феникса. Книга 3

грудь вновь сдавило разочарование и боль очередного предательства.

Судорожно, в отчаянной попытке наложила руки на место на узкой грудке, где еще теплились крохи жизненных сил, в глупой и бестолковой попытке удержать их на месте, понимая, как это бессмысленно. Ничто физическое не способно это сделать и сколько бы я ни лила слез, это не спасет и не поможет.

– Пожалуйста… пожалуйста… – шептала я, попеременно накрывая руками тело мальчика, в какой-то одержимой и остервенелой попытке сделать хоть что-то. – Вернись! – вновь закричала я, понимая, что Доминик уже, наверняка, ушел, так и оставаясь глухим к моим просьбам, в жестоком и необъяснимом желании наказать, проучить таким страшным, чудовищным способом… – Ненавижу… ненавижу тебя! – рыдала я, уже понимая, что все было напрасно. Все. Я вновь вернулась к тому, с чего все началось, но теперь с полным осознанием, что мой кошмар уже не закончится… Коллекционер не позволит. Как и не позволит умереть, пока сам этого не захочет… – Ненавижу… – выдохнула я и задохнулась, чувствуя, как что-то изменилось. Горло опалило раскаленным воздухом, зрение размылось, а после стало таким резким и пульсирующим, отчего захотелось кричать в боли и страхе. Кости завибрировали, а бегущая по венам кровь начала стремительно нагреваться.

Даже с вынужденно закрытыми глазами я все перед собой видела… или просто знала. Касающиеся мальчика ладони отчетливо улавливали, где самый теплый участок тела, а ускользающая жизнь внезапно стала ощущаться физически, как льющаяся кровь…

В испуге отскочила и распахнула глаза, тяжело задышав и смотря на свои руки, которые сейчас светились слабым, почти угасающим свечением.

– Нет… не-е-ет! – завизжала я в бешенстве и ярости, понимая, что момент упущен, и проблеск той самой магии, о которой толковал Дом, исчерпал себя или, что вероятнее, я вспугнула его своей реакцией и потерей концентрации. А как вернуть все назад я не знала. – Доминик! Помоги! Я не знаю, как это работает! Прошу, я не знаю, как сделать это снова! – смотрела я на свои трясущиеся руки, а после жмурилась, пытаясь вновь воззвать к силе, которую не понимала. – Доминик! Я буду слушаться тебя! Я стану самой покорной, только скажи, что я должна сделать! – позвала, но так и не дождалась ответа.

В пустом помещении были только я, почти мертвый мальчик и мое отчаяние.

– Ну же! Ну! – рычала я сквозь зубы, сжимая и разжимая кулаки, до боли впиваясь ногтями в кожу, в надежде, что «это» появится снова.

Даже не смотря в ту сторону, я поняла, что не успела… на первый взгляд ничего не произошло, ребенок и без того практически не дышал, а сердце билось так редко, что отсчитывать удары было бессмысленно.

Я просто ощутила, что жизнь ушла… передо мной лежал уже мертвый трупик того, чью смерть я не хотела допускать, жертвуя своей жизнью и свободой, хоть и призрачной. Но все это оказалось бессмысленно.

– Нет! – завизжала я и кинулась на тело ребенка, открыв его рот и делая искусственное дыхание, а после нажимала на грудную клетку в надежде вновь запустить маленькое сердечко. – Нет! – остервенело нажимала я на грудку, рискуя сломать маленькие ребра, а после вновь дышала, внутренне понимая, что уже ничего не поможет. – Нет, нет, нет, не-е-ет! – невнятно бормотала переходя на крик.

В отчаянной попытке надрезала собственное запястье о нож, который у меня никто не отобрал, и приложила рану ко рту мальчика, но реакции, закономерно, не было.

Слезы текли по лицу, а я понимала, что надежда ускользает, как и силы, вместе с густой кровью, которая сейчас казалась горячей. Очень горячей. Перед глазами пролетели события последний дней: страх, злость, отчаяние, ярость, обида и боль. То, чем были пропитаны эти дни… месяцы… вероятно, годы…

Я лгала, изворачивалась, терпела, нападала и убивала лишь бы не оказаться здесь, в этом месте, рядом с тем, кого ненавидела всем своим разумом… Того, кто меня однажды уничтожил.

И все же заключила сделку, цена которой оказалась неимоверно велика, особенно, когда выяснилось, что взамен я не получу ничего.

И все напрасно. Передо мной труп ребенка, а я вновь в клетке у зверя, для кого не более, чем игрушка. Забавная и поразительно живучая, отчего меня можно было ломать из раза в раз, но так и не дать уйти навсегда. Пусть даже этот уход будет означать – смерть.

От злости и клокочущей ярости хотелось кричать, срывая голос. Что-то внутри ломалось, зудело и приносило --">