Евгений Ершов - Орден Змей (СИ)

своей ноге — не разберешь. Всё тянет, не отпускает, я давай другой ногой ее сбивать, и вроде начало получаться — уже и до валенка сбил эту руку. А потом и вовсе рука дернулась и оставила меня без обувки, но я-то освободился!

Побежал со всей мочи оттуда, и ору: «Зомби! Мертвяки! Первенец народился!» — и всё палкой размахиваю. Всю Владимирскую улицу всполошил, что круто вверх от Смокварецкого моста поднимается, а потом и Нижнюю площадь переорал, пока не сорвал голос. И сам не заметил, что бежал без тулупа да без одного валенка. Торг весь как ураганом смело. Полиция побежала на речку, крестьяне, особенно из Рорбенево, что через Смоква-реку, быстрей ветра полетели со своими телегами, чтобы успеть домой вернуться. Ведь если первый мертвяк пошел, то всё — седмицу житья не будет. Местный народ по городу побежал весть разносить да в команды собираться.

Площадь уже пустеть начала, а я всё кричал, как оглашенный. От подзатыльника в себя пришел. Это наш батюшка Спиридон меня благословил.

— Что разорался, окаянный?! — и уставился на меня.

— Так ведь зомби! — отвечал я.

— И что — не видишь — уже все поняли. Или до глухих докричаться хочешь? Имеющие уши уже услышали.

— Так это… А вообще да, конечно, вы правы.

— Палка тебе зачем? Мертвяков бить? — с прищуром спросил поп.

— Уж я его поколотил! Обратно в Смоква-реку загнал! — ответил с гордостью.

— А это что такое?! — воскликнул священник и показал на мою ногу.

Только сейчас я заметил, что штанина на левой ноге у меня разодрана и окровавлена. Пришла боль. Видать, это от холода не так больно было. Но вот заметил — и тут же аж пошатнулся.

— Откуда рана? — спросил Спиридон, а сам в глаза мне смотрит.

— Так, пока бежал, об кусты…

Опять подзатыльник, да посильнее, чем прежде, так, что я на землю свалился. И так обидно стало, что слезы из глаз.

— А ну отвечай, поганец! — навис надо мной священник.

А я плачу, и сквозь слезы:

— Схватил он меня, падаль… Чуть под лед не уволок.

Что тут началось! Я еще больше заплакал от обиды, что расплакался на глазах у людей, а батюшка какую-то телегу остановил, меня туда как мешок закинул, сам тоже забрался, крестьянина, запоздавшего на площади, в оборот взял: «Гони на кладбище!»

На кладбище! Зачем на кладбище? Меня везут хоронить? Почему? Потому что я тоже теперь стану мертвяком? Черт, каким мертвяком — тем, что зомби, и буду ходить, пока меня лопатой по голове не огреют? или просто самым обычным мертвым? Обычным! Мертвым!

Я попытался вырваться, но отец Спиридон крепко держал меня, прижав со всей дури к каким-то мешкам, лежащим в телеге. Я истошно орал, священник подгонял крестьянина, крестьянин, тоже перепугавшись, нещадно нахлестывал лошадей, то и дело подбадривая их благим матом, бедные лошадки летели как орловские скакуны по Алексеевской улице, а ломокненский народ успевал только уворачиваться от бешено скользящей телеги, так и норовившей прокатиться по какому-нибудь зеваке.

С Алексеевской на Кузнецкую, поворот на Семеновскую, оттуда на Петропавловскую — и вот телега влетает полузакрытые ворота Петропавловского кладбища, снося их с петель. Крестьянин пытался изо всех сил тормозить, лошади шли вразнос, телегу занесло и она перевернулась на бок. Я выкатился из телеги, а когда остановился, перед моими глазами возник деревянный крест с надписью «Вечная память».

— А-а-а-а!

Новый подзатыльник привел меня в чувство, батюшка вздернул меня на ноги, но я упал — на ногу невозможно было ступить. Пока мы неслись через весь город, нога болела всё больше, и вот теперь я кричал, опершись на нее, и от падения спас Спиридон, подхватив меня на руки и таща в церковь. «Уф, не в могилу, — облегченно подумал я, изображая из себя мешок, — конечно, сначала отпевать». Попытался вырваться, но священник необычайно крепкий мужик, даром, что кадилом машет целыми днями.

Ворвавшись в церковь, отец Спиридон положил меня на лавку, крикнул кому то: «Баба Нюра, присмотри, чтоб не сбег», — и полетел в алтарь. Я немного выдохнул. Вроде бы не собирались меня прямо сейчас отпевать, ведь тогда бы в гроб положили и на центр храма, как положено.

И вот я на скамеечке разлегся, тупо уставившись вверх, глядя на роспись. Запах ладана, воска, полумрак, хруст, на фресках и иконах благообразные лики святых. На стене у входа, что в западной части — огромный змей извивался от врат адовых, неся --">