Анна Фурман - Казначей смерти

красная пыль. Звёзды закружились, когда я подняла голову, чтобы воззвать к предкам вместе с шаманом. Сам мир словно бы перестал быть настоящим – он напитался моей болью и теперь дрожал, зажатый между землёй и небом.

– А-а-а! – вдруг вскрикнул шаман, и этот крик не был частью его песни.

Шаман упал. Руки его поднялись в воздух и принялись изгибаться в разные стороны, как не должны были изгибаться человеческие руки. Ноги беспомощно месили грязь, ломаясь, подобно сухим веткам. Я слышала хруст костей – кто-то порывался на свет, прогоняя шамана из собственного тела.

Я подбежала и осторожно уложила голову шамана себе на колени. Он исступлённо молотил ею, будто хотел разбить, и вопил. Вопль рвал ночь на части, но мне не было страшно. Я видела одержание и раньше, я знала – скоро всё кончится, и была права: шаман затих, сломанные кости с треском встали на свои места, голова упокоилась на моих ладонях. Через миг шаман поднял тяжёлые веки: вместо черноты на меня посмотрело само небо – насмешливые голубые, полные солнечных искр глаза.

– Хранитель врат? – спросила я, удивившись.

– А ты ждала другого? – В его голосе не было и следа шамана, только вольный игривый ветер.

– Я…

– Лучше помоги старику подняться. – Опершись на меня, он встал и кивнул:

– А теперь, принеси ветку орешника – мне нужна моя трость.

Помедлив, я бросила взгляд туда, где лежали тела Акамалу и его любимого быка. Непрошенный крик сорвался с моих губ: ни круга, ни костра, ни тел больше не было. Вместо этого до самого горизонта простирались две дороги, они расходились, словно оттолкнувшись друг от друга, точно под моими ногами – я стояла на перекрёстке.

– Неси-неси, – усмехнулся Легба. – Нам предстоит долгий путь.

В розовом утреннем свете растворилась даже ночь. Исчезло всё, кроме меня, пришедшего на зов духа и сухого дерева, в котором, как рассказывала мне моя мать, а ей её мать, он и обитал. Я выбрала ветку покрепче и отломила. Дерево хрустнуло, как кости шамана.

Опершись на трость, Легба стал больше похож на самого себя, нежели на шамана. Одна нога была чуть короче другой, чёрную кожу покрывали морщины и рытвины – старые загрубевшие шрамы, спина его гнулась к земле, а волосы были покинуты жизнью и цветом. Только глаза выдавали в старике крутой и озорной нрав.

– Ну, чего ты желаешь? – спросил он, хитро прищурившись.

– Я хочу вернуть сына. – Разве мог мой ответ быть иным?

Легба почесал подбородок длинным мозолистым пальцем.

– Живым жить, мёртвым покой. Но дело твоё. – Он указал на тропу по правую сторону от нас. Она была совсем нехоженой: красная пыль лежала ровно, будто ни разу нога человека не ступала здесь. – Нам сюда. – И он зашагал, хромая, впереди.

Небо вдалеке налилось оранжевым, будто его охватили языки пламени. Я поспешила за Легба.

– И всё же… Почему ты?

– Ты звала, и я явился.

– Да, но…

– Ты жаждала увидеть Хранителя кладбищ? – Легба рассмеялся, и я услышала в его смехе надрывный собачий лай. – Это твой путь, девочка, и никто не пройдёт его за тебя. Я могу лишь отворить дверь.

Огненные облака опустились совсем низко. Вокруг простиралась бесконечная пустыня, полная горячего песка, как океан полон воды и гладких камней. Ни дерева, ни кустика, лишь простор, столь огромный, что даже разуму шамана не было под силу вместить его целиком. Что уж говорить обо мне.

Вдруг Легба остановился и вытянул руку. Он растопырил пальцы, нащупывая что-то в самом воздухе, а после сжал их и потянул вниз. Ткань мироздания тончайшей вуалью упала к нашим ногам, и мои глаза открылись, впервые за всю жизнь. Легба вновь захохотал, довольный собой.

– Добро пожаловать в обитель ориша, – сказал он. – Не сворачивай с тропы.

***

Земля по обе стороны дороги была чёрной и влажной, будто после дождя. Из неё тут и там торчали надгробные камни, украшенные надписями и символами, толковать которые я никак не могла – стоило мне приглядеться, они расплывались, мерцая в оранжевом мареве. У каждого из камней был собственный костяной сад. Черепа животных от бычьих до мышиных лежали вокруг: где-то их было совсем немного, а где-то возвышались целые горы, – в пустых глазницах и полых головах ползали жирные черви. Иные кости покрывали остатки гниющей плоти. Я различала хвосты, копыта и куски кишащего мушками мяса. Запах проникал в ноздри, сладковатый и тошнотворный, не сравнимый ни с чем другим. Так пахло иссечённое плетями белого человека тело Илле.

Небо --">