Джеймс Блэйлок - Подземный левиафан

разрывал вой сирен пожарных машин, мчащихся по бульварам. Из приемников автомобилей доносились обрывки трагических репортажей с места событий, в которых не последнее место отводилось предположительному поджогу. По мнению Джима Гастингса, в эти минуты направлявшегося в «Гудзоне Осе» — машине дяди Эдварда — к океанскому побережью, все эти разговоры о поджогах не имели под собой никаких оснований. Он пребывал в полной уверенности, что исчезни в одночасье все на свете поджигатели, все равно, едва почувствовав первые порывы жаркого осеннего ветра, склоны холмов, покрытые сухим кустарником, запылали бы сами собой, в лучших традициях мистера Крука, старьевщика.

Отлив был невероятно низким — вода отхлынула почти на восемь футов. В три часа пополудни океан отступил на две сотни ярдов, обнажив вдоль побережья полуострова Пало-Верде все скалы и рифы. Береговой бриз, поднявшийся поздним утром, разогнал облака, и небо было чистым и ясным, как дождевая вода. С вершины утеса Джим Гастингс и его лучший друг Гил Пич могли видеть остров Каталина, во всей своей волшебной красе плывущий среди бесчисленных солнечных бликов, играющих на мелких волнах. Каждый клочок зарослей чапараля и кривой дуб на острове были видны преотлично, и Джиму с Гилом казалось, что пролив Санта-Барбара, пробудившись от сна, вдруг почувствовал себя не чем иным, как частью Эгейского моря. Мальчики быстро спустились по крутой каменистой тропинке к пляжу, предоставив разгрузку старого «Гудзона» Эдварду Сент-Ивсу, дяде Джима. Джим, романтик, заявлял, будто знает из достоверных источников, что в пещерах утеса обитают дикие свиньи-пекари и циклопы, в зимние дни разгуливающие по пустынному пляжу. Гил, прагматик, отвечал, что все это выдумки.

Перебегая от одной группы камней к другой, мальчики разыскали несколько отличных прудков, оставшихся после прилива и содержавших в себе замечательных и удивительных рыб. Маленькие осьминожки и фиолетовые гольцы висели в тени зеленой и голубой морской травы и ленточных водорослей. Малочисленные стайки матово-серебристых морских окуней стрелой пересекали поперечник прудов побольше, в одном из которых под охраной бугристых оранжевых родителей обнаружилось десять тысяч медленно клубящихся мальков гарибальди, по пути от одной скальной тени к другой сверкавших на солнечном свету подобно вспышкам голубого огня.

Вскоре к ним присоединился дядя Эдвард, принесший с собой деревянное ведро, которое он называл «око Момуса». Дно ведерка было аккуратно выпилено, а на его место вставлен, плотно законопачен и просмолен по шву круглый кусок толстого стекла. Погрузив ведро со стеклянным дном до половины в рябистую воду пруда, можно было спокойно рассматривать подводную страну, которая после этого приобретала вид кристально-ясный, как за стенкой аквариума.

Однако в глубине некоторых прудов даже сквозь «око Момуса» ничего не было видно, кроме мрачных теней. Красные, голубые и зеленые водоросли исчезали в бездонной темной пропасти. Из-за рефракции света в толще воды невозможно было точно сказать, на какой глубине, например, спешит по зарослям латука краб — десять футов, двадцать или всего один.

Разбив с размаху о камни устрицу, Джим принялся один за другим бросать в пруд скользкие кусочки ее оранжевого мяса, наблюдая за тем, как они исчезают, схваченные жадными щупальцами анемонов. Один раз, на мгновение, ему почудился уставившийся на него из колеблющейся, испещренной тенями глубины огромный светящийся глаз — глаз рыбы, из любопытства поднявшейся из недр бездонной океанской впадины.

Джим был твердо уверен, что некоторые из приливных прудов фантастически глубоки. Это убеждение появилось у него после того, как он где-то вычитал, что Лос-Анджелес стоит на обширнейшей плавающей скальной подушке. Любая достаточно глубокая дыра в основании города рано или поздно приводила к океану. Ему вторил дядя Эдвард, любивший повторять, что пока вы спокойно посиживаете в своем кресле, курите трубку и читаете книгу, вполне возможно, где-то под вами, на глубине нескольких миль, плавает подводная лодка, высвечивая прожекторами колонии гигантских головоногих. При этом приливные пруды могли образовываться где угодно. Таким образом все это представлял себе Джим. Гил не торопился оспаривать гипотезу друга, как в случае циклопов. Он имел странную тягу ко всему, связанному с океаном, с древними морями с палеонтологическим чудовищами, --">