Джон Фредерик Норман - Мятежники Гора

уставилась на меня. В её глазах плескался дикий ужас.

— Казнь через публичные пытки может растянуться на месяц, — добавил я. — Несомненно, посмотреть на это соберутся тысячи жителей Ара и его окрестностей, и даже из городов, расположенных за тысячи пасангов. Думаю, они будут рады засвидетельствовать судьбу предательницы, самозваной Убары, и даже оскорбить её, высмеять, оплевать и проклясть, добавить пылающую головню, или хотя бы крошечный осколок к её мучениям.

— Нет, нет! — отпрянула рабыня, некогда бывшая Таленой.

— Это будет настоящий праздник, — подытожил я.

— Неужели Вы продали бы меня за десять тысяч золотых тарнов! — воскликнула она.

— Это больше, чем я смог выручить за тебя на торгах, — пожал я плечами.

— Животное! — всхлипнула женщина.

— У меня простые потребности, и моих средств мне вполне достаточно, — сказал я. — Я мог бы разбросать эти деньги по улицам. Это был бы роскошный жест, и это был бы настоящий праздник.

— Но Вы же не станете поступать так со мной, — прошептала Адрасте.

— Не буду, — не стал отрицать я.

— Потому, что Вы — мужчина Земли, — предположила она.

— Нет, — сказал я, — просто у меня нет никакого желания обрекать беспомощное, уязвимое животное на столь незавидную судьбу. Это уродливо. Это кажется мне не подходящим.

— Животное? — удивлённо переспросила она.

— Верно, — кивнул я.

— Вы рассматриваете меня как животное? — уточнила женщина.

— Как ту, кто Ты есть, — развёл я руками.

Разумеется, она и сама знала о том, что, хотя и не все животные были рабынями, но все рабыни являлись животными.

Я указал на свои ноги, и моя бывшая компаньонка поспешно поднялась на ноги, приблизилась ко мне и, опустившись на колени передо мной, опустила голову вниз. Её губы прижались к моим матросским ботинкам. Её закованные в наручники запястья высоко поднялись над её спиной. Я наблюдал, как на коже ботинок появляются всё новые и новые влажные полосы, следы нежности её языка.

— Как же далеко Ты ушла от трона Ара, — прокомментировал я.

— Да, Господин, — вынуждена была признать она.

— Поспешите, поспешите, Командующий! — нетерпеливо крикнул моряк.

Я рывком поставил рабыню на ноги и, толкнув её к моряку, велел:

— Отведи её на борт.

Адрасте вскрикнула от радости.

— Эта женщина — высокая рабыня, не так ли? — на всякий случай спросил моряк.

— Нет, — ответил ему я. — Она самая обычная низкая рабыня.

— Что я должен сделать с нею? — осведомился он

— Как только она окажется на борту, — сказал я, — раздень её, а затем прикуй цепью внизу вместе с другими низкими рабынями, в самом грязном из ваших рабских трюмов.

— Да, Командующий! — кивнул моряк.

— Вы не можете так поступить со мной, — не поверила своим ушам она. — Вы же мужчина Земли!

— Я изучил Гор, — напомнил ей я. — Теперь я мужчина Гора.

— Не может быть! — всё ещё пыталась упорствовать рабыня.

— Что, по-твоему, есть мужчина Земли? — спросил я.

— Жалкий слабак, — ответила она, — пустой, управляемый и жаждущий понравиться, марионетка патологической неестественной культуры, патриот измены самому себе, гордящийся тем, что предал свою собственную кровь, следующий всему, что ему говорят, не думая, не поднимая глаза на звезды, не слушая биение своего сердца.

— Возможно, это не совсем так, — намекнул я.

— На Земле нет гореан! — заявила рабыня.

— Ты ошибаешься, — заверил её я. — Есть и много. Фактически, в сердце каждого мужчины живёт гореанин, пусть тайный и тщательно скрываемый, но гореанин. Ты думаешь, что мужчины, правда, готовы отказаться от своей мужественности, или они настолько глупы, чтобы как бессловесные животные покорно идти на бойню, навстречу резне? Даже могучий ларл может пасть перед роем визжащих уртов, но это не доказывает того, что урт превосходит ларла, одинокого, гордого охотника, охраняющего свои горные владения, настороженного и опасного бродягу, с мягкими лапами и стальными когтями, ужас далёких диких местностей.

Она озиралась, бросая дикие взгляды назад, пока моряк, схватив её за правое плечо, тащил её к сходне.

А я думал о Сесили, ждущей меня в моей каюте. Когда она услышит мои шаги, она зажмёт в зубах хлыст и будет нетерпеливо смотреть на дверь, ожидая моего появления.

Пожалуй, в Сесилию можно было бы влюбиться.

Войдя в каюту, я аккуратно заберу хлыст из её зубов и отложу в сторону. --">