Олег Джулианович Мейдерос - Поединок (СИ)

class="book">    - Отдохни, милая, - бородач ласково погладил спутницу по растрепанным черным волосам.

   Привалившись к его боку, она задремала.

   "Авось обойдется?" - подумала я. И спросила:

   - Жена?

   - Доча, - отозвался мужик.

   Мы помолчали. Бутылка с недопитым самогоном жгла ладонь, но прикладываться к ней в присутствии незнакомого мужика я не собиралась. Предлагать ему присоединиться - тем более.

   - Меня Матвеем звать, - неловко нарушил тишину бородач. Я внутренне сжалась, поняв, что нет, не обойдется. Эта пара пришла по мою душу. - Из Коробейниковых я. Доча вот, Маруська. Беда у нас.

   Я ничего не сказала, борясь с желанием заткнуть уши. Все-таки я была еще сильно пьяна.

   Запустив пятерню в бороду, мужик яростно поскреб там.

   - Тебя ведь Личецей кличут, - с отчаянием продолжал он. Дочка беспокойно дернулась, он перешел на шепот. - И девчонка твоя точь-в-точь, как бабки описали. Ты - та самая повитуха, про которую все говорят?

   Стиснув зубы, я молчала. "Ско-ро ро-ды, ско-ро ро-ды", тукала в висках кровь.

   - Немая она у меня, Марьянка-то. Сызмальства немая. И собой ведь пригожа, и руки золотые, да вот только беда - не говорит. Ну, они, приезжие-то удальцы, и позарились на девку. Она под вечер пришла, избитая, вся в слезах, а слова вымолвить, бедовая головушка, не может! Попортили они мне дочку, ох, попортили, лихоимцы! - Матвей заплакал, неуклюже заслоняясь рукой. Я зажмурилась. - А бабки в деревне говорят, мертвый выблядок родится. И Марьюшку-то мою, кровинушку родную, на тот свет за собой потянет! Ты бы сберегла мне девку-то, а последыш уж пущай подыхает!.. - он умолк, горестно всхлипывая.

   Почувствовав на своем запястье чьи-то теплые пальцы, я открыла глаза. Округлив рот, Нина таращилась на меня, помаргивая спросонок. Я с трудом улыбнулась ей.

   - А если ребенок выживет? - спросила я и, пошевелившись, ойкнула - ноги затекли.

   Бородач шмыгнул носом.

   - На себя грех возьму, - угрюмо проговорил он. - Маруську мне сбереги, - и сипло закашлялся.

   - Что ж, - сказала я. - По рукам.

   Нина надула щеки и издала губами долгий, неприличный звук.

   Это не было похоже на бой, как его понимают мужчины. И все же для меня это каждый раз была битва. Роды. Схватки. Два противника - пробивающаяся к свету новая жизнь и смерть, для которой нет возраста. А между ними я, повитуха. Та, кто принимает младенцев, обреченных умереть, живыми. Та, кто отгораживает их от смерти.

   Но сейчас мне нужно спасти только мать.

   Я никогда не поступала так прежде.

   Схватки усиливаются.

   - Дыши, дыши, - привычно шепчу я. - Тужься.

   Раскорячившись на ворохе тряпья, Маруся закусывает палку, часто и глубоко дышит. Лицо красно от боли и усилий. Черный клок волос прилип к пропотевшему лбу.

   Я закрываю глаза.

   Я вижу, как, подталкиваемый сокращениями матки, движется плод по родовому каналу к промежности. Головка опущена в таз и пуповина обхватывает маленького человечка совсем не так, как нужно. Это трудности, с которыми справится любая, хоть сколько-нибудь знающая свое дело, повивальная бабка.

   Почему выбрали меня?

   Тринадцать лет я не принимала роды. С тех самых пор, как на окраине забытой богами деревушки наткнулась на безумную побирушку Нину.

   Глаза мои закрыты, и я вижу все.

   Моя дочь, единственный плод чрева моего, родилась мертвой, как было предсказано. На ее безымянной могиле я поклялась, что ни одно дитя, коему помогут мои руки появиться на свет, не умрет. Так с тех пор и повелось.

   О, как гордилась я своим умением, как спешила использовать его! Вслед за своей славой шла я по деревням, и везде, везде находила тех, кто нуждался в моих услугах. Брюхатые женщины, от

--">