Андрей Александрович Васильев - Время и Меч

тогда, когда никакой Прагой даже не пахло. Тут были холмы, по ним бродили овцы, под ними текла Влтава… Или она тогда тоже по-другому называлась? Неважно. И в одном из прибрежных омутов жила та, о ком я веду речь. Ее истинное имя тебе ничего не скажет, но в Европе подобных существ называют феями. Это не очень правильное слово, оно не отражает всей сути, но так уж повелось.

— Господи боже, еще и феи! — всплеснула руками Анна.

— Представь себе, — чуть резче, чем секундой раньше, ответила ей хозяйка дома. — И ты умудрилась ее обидеть. Она там не просто жила, она и сейчас там обитает. В воду чего бросала?

— Камушек, — внезапно смутившись, ответила девушка. — Один!

— Вот и все, — похлопала в ладоши Генриетта. — Видишь, Алекс, как все просто? Твоя недалекая подружка взяла и бросила камушек в омут хранительницы этого города, причем выбрала тот единственный день в году, когда она просыпается, поднимается с глубины и любуется своим творением из-под воды.

— Какая-то ясность появляется. — Я взял стул и уселся на него. — То есть эта сущность…

— Фея, — то ли иронично, то ли пребывая на грани истерики подсказала мне Анна.

— Фея, — поправился я. — Так она хранитель этого города? Вроде наших берегинь, что ли?

— Нет, — скривила губы Генриетта. — Не совсем. Она старше этих ваших… Бе-ре-гинь. Она старше любого фекста и хрмотика в этих краях, она старше даже Йожина с Бажин, а уж он-то помнит то время, когда звезды на небе стояли по-другому. Просто ей нравится жить в этой реке. А когда ей стало скучно, она выбрала простолюдина посимпатичней, явилась ему во сне, даровала часть своей силы и велела основать тут город, чтобы время от времени развлекаться, глядя на нас, людей. Как его бишь… Не помню. Ну, город он не сразу поставил, сначала к нему пришла народная слава, а уж за ней уважение, влияние и невеста с приличным приданым, на которое и была поставлена первая крепость в этих краях. Угадай, где она была заложена?

— На правом берегу Влтавы, — почти прошептала Анна.

— Вот тебе пирожное за догадливость. — Генриетта выбрала «эклер» поменьше размером и протянула моей приятельнице, та его приняла и начала жевать, как мне показалось, «на автомате». — Верно. Город рос, мир менялся, и не в лучшую сторону, потому фее прискучило смотреть на людей. И потом — средневековье было далеко не лучшим временем. То чума, то Столетняя война с этими вечными грабежами и насилием, то религиозные войны, сопровождаемые многочасовыми мессами и сожжением ведьм… Не на что глядеть, короче, вот она и предпочла грезы реальности. Но раз в год она, как всегда… Ну я уже говорила. А ты, милая, в нее камнем! Тебе бы понравилось, если бы кто-то незнакомый разбил окно, в которое ты прямо сейчас смотришь? Нет? И ей не понравилось.

— Что дураки — осознали, — деловито подытожил я. — Поможешь?

По губам Генриетты скользнула та самая улыбка, которой она в начале осени взяла меня в плен, сразу, окончательно и безоговорочно. Это случилось в Вормсе, мы встретились с ней на берегу… Да чего теперь вспоминать? Но эта улыбка стоит многого, поверьте. Правда, я этот счет не потянул. Не готов я столько платить, как видно, маловато во мне романтики.

— Выйди, — велела она Анне. — И дверь за собой прикрой. Будешь подслушивать, я еще и ослиные уши добавлю в компанию к тому, что у тебя уже есть.

Та ей сразу поверила, выскочила за дверь, которой так хлопнула, что аж чашка на столе подпрыгнула.

— Неужели — страсть? — поинтересовалась у меня Генриетта. — Неужели — настолько? Не думала, что ты способен на такое.

— Не-а, — покачал головой я. — Молодая девчушка совсем, жалко будет, если умрет.

— Жалость хуже, чем любовь, — сообщила мне собеседница. — Поступки, совершенные под чарами любви, можно списать на безумство страсти, а вот то, что делается из жалости — это только глупость, и не более.

— Поможешь?

— Одно желание. — И у меня перед носом появился пальчик, который для наглядности даже пару раз был согнут. — Любое.

— Да что у вас за тарифы? — возмутился я. — С кем ни заговорил — подавай им желание. Любое не пойдет. Давай то, которое не принудит меня отдать свою жизнь или забрать чужую без веской на то причины… Ну и так далее. Ты, полагаю, все эти условия прекрасно знаешь. Шаблон же.

— Я сестра того, кто писал тексты этих ограничений, — бархатисто рассмеялась девушка. — И поверь, в них ловушек --">