Павел Георгиевич Чагин - Семь ступеней в полной темноте

пожертвовать ребрами, которые мне тут же сломал отец. Но дальше все пошло как по маслу. В это время года наш вождь выходил в море, чтобы попасть на материк. Там он выгодно продавал пленников как рабов, закупал заморский товар, и молоденьких женщин.

Шамана я заранее предупредил и дал приличный кошель денег, чтобы его не посетила мысль рассказать все ярлу. Он спрятал на драккаре кое какие пожитки и мой топор. А потом, ссылаясь на духов, убедил отца меня продать. Ярл был жесток, но деньги любил больше жизни. В общем, заковав меня в колодки, отец решил кем мне дальше быть.

Все шло как задумано. Осталось только доплыть.

— И где же сейчас твой отец? Разведчики говорили только о братьях. — уточнил Арон.

— В море. Я видел, как он упал за борт. Искать его не стали. Да и бесполезно это. Не следовало в шторм столько пить. Ой и не хороший был человек…

Кеннет поморщился и промочил горло содержимым кувшина.

— Ну, а дальше дел было за малым. Даже рассказывать не интересно. Я легко освободился от колодок, немножечко пошумел, освободив для верности еще несколько человек. Не люблю рабство в любом его проявлении… Отыскал в суматохе свои пожитки и сошел на берег.

Но, оказалось, что, со сломанными ребрами далеко не уйти. Плавание было долгим, срастись из-за ежедневной гребли им никак не удавалось. Удивительно, как я легкие не проколол. Мне стало совсем худо. Это ставило под угрозу всю затею. Цель была совсем близка. Я слишком много думал о твоей матери и слишком мало о своем израненном теле.

Пока братья носились по округе в поисках других рабов, я отъедался в таверне и ждал. В море плохо кормили. Можно сказать мне повезло.

Хозяин таверны, бывший коновал, он довольно сносно промыл раны. Наложил тугую повязку на ребра. Над кухней есть небольшой чердак, там я и схоронился. Проспал примерно сутки. Шаман, хоть и укурок конченый, но оказался человеком добрым. Вместе с моими вещами он спрятал на драккаре и пол кошеля монет, из тех, что я ему дал за молчание. Так что немного золота, серебра и меди у меня было. Без еды и питья не остался.

В своих снах я видел обрывки тех событий что с тобой происходили. И знал, что дом твой сгорел. Так же знал, что ты теперь знаком с матерью. Однако видения эти приходили в те моменты, когда меня одолевали болезни или раны были тяжелыми. Так что, картина была не полной. Я планировал отлежаться до тех пор, пока братья мои не уплывут, поправить немного здоровье и купить лошадь. Люди в этих местах знали про белые горы, а значит, сами того не желая, братья доставили меня в нужное место.

Но, планам этим не суждено было сбыться. Наконец и в этой жизни меня настигло везение. Как-то в разговоре с твоими разведчиками, они искали мастеровых не при деле, и хозяин проронил обо мне слово. Мы встретились, поговорили. Никаких гарантий они не дали, но попросили подождать пару суток. Деваться все равно было некуда, в моем то состоянии.

Ну, а что было дальше ты сам помнишь. Когда ты вошел в таверну, я растерялся. Не поверил в такое везение. Но спутать тебя с кем-то еще было трудно. Ты похож на меня как мутное отражение. Немного другой, но черты те же. Даже волосы твои стали седыми.

— Это… после реактора. Так и не восстановились.

Молодой кузнец встал с наковальни и бросил остатки еды в горн. Сразу запахло горелым хлебом.

— Знаешь, Арон, что в этой истории меня поразило?

— И что же?

— Твоя мать. Орудуя тяжелым веслом на драккаре, я все думал, как это будет? Поверит ли она мне, узнает… надеялся, что еще любит. Как бы там ни было, я хотел быть рядом.

— Она ведь порой без разговоров с плеча рубит — напомнил Арон.

— Да — согласился Кеннет — Но я помню, как забрать у нее оружие и заставить себя выслушать. А там уж как сложится….

— И как все сложилось? — улыбнулся Арон.

— Она меня узнала. Сразу. Стоило только встретиться взглядом. Это было невероятное по своей силе чувство. Невыносимо больно и в то же время прекрасно. Я был так слаб, что заплакал, шкурой ощутив, что она все еще меня любит. А дальше… дальше воля к жизни меня покинула.

— У меня сердце никогда так не сжималось — призналась Уна, вытирая предательски проступившие слезы. — и, как бы ни было дико и странно, его имя врезалось в мое сознание. Он вернулся ко мне. Как озарение. Мысль о том, что он снова покинет меня была невыносима.

В кузнице воцарилась мертвая тишина.

— Ты… ждешь, что я в это поверю? — спросил Арон.

— Нет. Я --">