Виктор Юрьевич Молчанов - Первый бой (СИ)

длани третьего звонаря давеча замесили. Звонить могёшь?

   -Ну, дык, есстно, - привычно гыкнул тот.

   -Могун, шустрого нам дашь? - донеслось слева. Говорил голубоглазый лысый человек с улыбкой на полноватом лице, сидевший, сложив ноги, на покрытом бурыми пятнами матраце возле окна. Был он босой и в одном подряснике. Рядом с ним на корточках примостились ещё трое. Все такие же лысые и улыбчивые. - Нам бы его лишь на ночь, а там...

   Беловолосый паренёк побледнел и попытался затеряться между земляками.

   -Не коробься, - успокоил того, усмехнувшись, бородатый, - Сам не захотишь, не сломают. Заповеди помнишь? А без них крест - фитюлька. Надоныш, хлюпик твой. Матрац ему сам подыщешь.

   Оставались ещё двое. Узкоглазый чернявый паренёк с туповатым веснушчатым лицом и другой, нескладный, с чёрными бровями и курносым носом.

   -А для вас, скворцы, лишь один матрац свободен, - бородач кивнул на скатанный в рулон мокроватый тюк, лежащий рядом со входом.

   -И... что же делать? - подал голос курносый, взъерошив правой пятернёй свои русые волосы, весьма напоминавшие слежавшуюся солому. Чистый, хорошо поставленный баритон гулко раскатился по помещению.

   -Хорист что ль? Ну, да, тебе легчее, Что делать, что делать? А вы... вы схлестанитеся.. Кто одолеет - тот и спит на этом, - Могун кивнул в сторону матраца, - Другой - на полу покантуется, покуда место сосунами не освободится.

   -Как же...

   -А так! Так! - Бородач засверкал глазами и слюна брызнула из перекошенного рта, - Так! Мужики гибнут, а присылают... скворцов из семинарии, чирикать не умеющих. А мне сопли за ними вытирай, крестом светить учи...

   -Да мы умеем...

   -Вот и идите, и кажьте всем святым, что умеете! Всё, достали. Я сказал! Мать Божия, прости раба грешного... - и бородатый, нахмурив брови, заложил руки за спину и зашагал к себе в дальний угол. Крест на короткой цепочке, замотался по его широкой груди, вспыхивая неярким светом. За ним длинными шагами, раскачивая головой, словно маятником, пошёл и сутулый семинарист, тот, что должен был заменить третьего звонаря из длани Могуновой.

   -Ну что, давай... как у нас, там, - робко сказал хорист узкоглазому. Тот испуганно оглянулся вокруг, на людей, сидевших и стоявших в длинной сырой комнате. Здесь были и статные мужики возрастом под полтинник с бородами разного калибра, от окладистых лопат до модных клинышков, и совсем юные безусые парубки, мало чем отличные от прибывших. И все они смотрели на них и чего-то ждали. Притихли даже лысые возле окна. На многих сияли кресты, у кого-то ярко, словно лампочки накала, у кого-то тускло, угасая и вспыхивая вновь. Теперь эти люди были их братья, братья по кресту, это были те, с кем они завтра должны будут плечом к плечу идти рядом против сосунов, дабы истреблять тех, гнать сияющим крестом, кропить святой водой, отчего-то так ненавидимой всеми склизкими тварями. Только так, ибо никакая пуля не властна над нежитью, лишь животворящий крест, святая вода и слово. Святое слово из святых уст. Но сейчас предстоял иной бой. Бой со товарищем, с тем, с кем делил вроде бы только вчера место на длинной семинаристской скамье, с кем вместе учил хором Катехизис и Жития, задалбливая их в себя, пытаясь прочувствовать так, чтобы напитать свой крест, эту единственную панацею против нынешних врагов человечества.

   Узкоглазый кивнул. Драться не хотелось. Но отказ от сражения равносилен трусости. А какой он будет святой воин, если сдрейфит тут, ещё до первого боя с нежитью? "Не мир, но меч". Меч, значит - твёрдость. И черноволосый ткнул своего товарища кулаком в грудину. Ткнул не больно, так, чтобы показать, что вот он, бой. Хотели - получите. Какой-то миг стояла тишина. Никто не произносил ни звука. Только крупные капли срывались с трубы в дальнем углу и падали, звеня, в ржавый сосуд, подставленный чьей-то заботливой рукой.

   -Ставки, братия, - долетело до парней и вокруг зашелестели голоса, все разом ожили, зашушукались, словно оттаяли после зимней спячки.

   Наконец очнулся и курносый хорист. Но он не стал отвечать

--">