(shaeliin) - Дети Драконьего леса: Мительнора (СИ)

class="book">Время шло. И совсем не умело застывать.

Ближе к семи развеселая компания горничных принесла ему зеркало. Колоссальное, по мнению мальчика, зеркало — от пола до потолка. Он отражался в нем целиком, и отражалась едва ли не вся комната, и влюбленные лица молодых, по сути, девушек, одетых в довольно строгие серые платья.

— Ваше императорское Величество, — умоляющим тоном обратилась к Эдлену та, что стояла рядом. — Позвольте вам помочь.

Он растерянно кивнул, потому что никто не вернул ему теплую рубаху, и привычные зауженные штаны, и кожаные сапожки. Нет, его снова бережно укутали в мантию, причесали — и оставили наедине с собой.

Зеркало показывало восьмилетнего мальчика. Со светлыми волосами, хотя кое-где сквозь общий цвет можно было различить яркие золотисто-рыжие пряди.

Мантия словно бы сделала ребенка старше. Мантия словно бы дала ему пару лишних лет; и еще пару постоянно давали его шрамы. Один — от виска через верхнее веко и переносицу, слева-направо; другой — сверху-вниз, от основания лба — и до места, где, спрятанный под кожей, сжимается левый уголок челюстей.

Он давно забыл, откуда эти шрамы взялись. Но порой — все в тех же снах — ему чудилась палуба железного корабля, и мамин сердитый голос, и чьи-то крики — мол, мы ни за что не подойдем к пирсу Мительноры, Мительнора — это наш злейший враг! Он, Эдлен, стоял у поручня, а поручень безнадежно обледенел. И обжигал пальцы холодом, несмотря на плотную рукавицу.

Еще ему чудилось, что он обнимает покрасневшую от злости маму, а она его отталкивает, и в глазах у нее стоит такое отчаяние, будто сгорела вечная деревянная цитадель. И что-то блестит в ее кулаке, что-то заостренное, как…

Он просыпался — и ходил за ней, как привязанный. Мам, а что такое палуба? Мам, а что такое корабли? Мам, а почему ты плакала — в чужой, необычной цитадели, где потолок — нежного голубого цвета?..

В такие моменты старая женщина избегала своего сына. И все-таки однажды, будто пытаясь перед ним извиниться, отвела в библиотеку — и научила Эдлена читать.

Впрочем, это мало что изменило.

Ему было непонятно, что такое леса, и горы, и небо, и ночные звезды. Мама отмахивалась, но в конце концов не выдержала и принесла откуда-то целую пригоршню семян. Они посадили их вместе, в комнате, где вместо пола была какая-то влажная, податливая, черная штука; эту штуку следовало изредка поливать, чтобы спустя годы из нее выросли сосны. Сосны, пояснила старая женщина, это и есть деревья, и такие, э-э-э, комнаты, где их много, называются лесами.

Пока они маленькие, продолжала пояснять она, сосны больше похожи на траву. Точно, Эдлен, ты умница — трава именно вот такая, зеленая и хрупкая, и она легко ломается под ботинками. Или гнется, чтобы спустя пару часов упрямо оторвать себя от земли. Что такое земля? Ну как же, земля — это штука, в которой мы выращиваем лес. Что там тебя еще интересовало?

Небо, рассказывала она, это потолок в чужой цитадели. Но туда лучше не ходить, потому что хозяева злые, и крошку-Эдлена почти наверняка съедят. Ну и, разумеется, сперва крошка-Эдлен будет вынужден пересечь ту самую голодную темноту; сумеет ли он решиться? Нет? Ну и правильно. Когда он вырастет, мама, возможно, проведет его сама. И послужит его защитой…

Горы, прикидывала она, это глыбы необработанного камня. И они абсолютно бесполезны, если ты родился не гномом. Почему авторы книг считают горы красивыми? Потому что они — авторы. У них свое, какое-то искаженное, ощущение красоты.

И примерно так она посвящала мальчика во все до поры загадочные вещи, пока ему не повезло найти на полках энциклопедию. С ней дело пошло быстрее, и теперь уже Эдлен, бывало, свысока поглядывал на свою любимую мать. Как, ты не знаешь, что такое притяжение? Давай-ка я тебе объясню…

Цитадели, скрытые за голодной темнотой, были, наверное, куда более совершенными, чем та деревянная, где жил восьмилетний мальчик. В них были соленые океанские волны, и лед, и смена времен года, и метель, и узоры на стеклянных окнах. В них были облака, и дожди, и грозы, и запахи цветов, и птицы, крылатые птицы, способные летать.

Он рисовал на пергаменте журавлей. И грустил, потому что мамы, научившей Эдлена читать, рассказавшей Эдлену о небе и о деревьях, больше не было в

--">