Татьяна Назаренко - Минос, царь Крита (СИ)

Потом он встал, и, кряхтя, поплелся вниз. К своему камню. Я окликнул его:

— Неужели тебе не разрешено хотя бы передохнуть?

— Разрешено, о, Минос, разрешено даже бросить этот проклятый камень! — отозвался Сизиф, — Но нет желания. Ибо когда я вкачу этот камень на вершину, то смогу вздохнуть спокойно и сказать: "Вот, я прожил не зря! Своими руками сделал я так, чтобы люди не умирали!"

Я посмотрел на него с изумлением. У Сизифа был вид безумца, но всё же он разительно отличался от благополучных, словно откормленные коровы, обитателей Асфоделевых лугов.

— Ты скажешь, невозможно сделать людей бессмертными, как невозможно вкатить на гору этот камень? — горячо продолжал Сизиф, сверкая огромными, на исхудавшем остроскулом лице, глазами. — Мне не раз так говорили! Но Аид сказал мне, что сдержит свое обещание. И я верю, усилия мои будут вознаграждены! И мы сможем жить на земле, не умирая. Прости, мне жаль тратить время на разговоры с тобой, вместо того, чтобы вершить свое дело!

И он бегом, подпрыгивая, устремился вниз, к своей глыбе.

Я полетел следом. Когда я спустился, Сизиф уже снова катил камень. Я встретился с ним взглядом. У Сизифа были глаза не просто живого человека. Он, катя свой неподъемный камень, был счастлив.

И я, не забывший еще, что был гордым царем Крита, склонил голову перед грязным, ободранным безумцем. Тот улыбнулся и, стиснув зубы от небывалого напряжения, бугря в усилиях все мышцы, выискивая босыми, израненными ногами надежную опору на скользком склоне, пошел дальше.

Я почувствовал, как тоскливый ужас, терзавший мою печень с самых Асфоделевых лугов, враз покинул меня.

Что же, есть радость довольства. И радость вечного пути к недостижимой, и от того — более желанной цели.

Мне ли, одержавшему мириады побед, не знать, как полынно-горек их вкус.

И сколь сладостно может быть счастье Сизифа.

Счастье, которое не всякому дано понять. Мне — дано.

Тех, кто живет в Тартаре, мучает жажда.

Потому что они сохранили свои страсти, воспоминания, мечты, надежды.

Потому что они — живые.* * *

— Думаю, он видел достаточно, брат? — спросил кто-то.

— Да, это так, — второй голос принадлежал Зевсу.

Послышался легкий удар. Меня выбросило назад, в мегарон Зевса.

Я обвел богов взглядом внезапно разбуженного человека. Вдохнул полной грудью опьяняющий аромат амброзии… Увидел Ганимеда, лучащегося довольством и спокойствием, сходным с тем, что он видел на лицах жителей Асфоделевого луга. Мне — Миносу, сыну Европы, — принять такую участь?

Жить в холе и довольстве, как любимый пес на цепи?

Увидел лицо анакта всех богов, знакомое до боли. Крупный, орлиный нос, большие, карие глаза под тяжелыми, набрякшими веками, чувственные губы. Милостивую, ободряющую улыбку. Он был уверен в ответе, который услышит от меня.

О, да, мой отец. Я уже принял решение.

Я сойду в Тартар, анакт всех богов.

Потому что там я смогу быть собой.

А здесь — снова нет.

— Минос, сын Европы, — произнес Зевс. — Теперь тебе надлежит выбрать свою судьбу.

— Я готов, мой анакт, — твердо и спокойно произнес я. — Я — смертный, и мне надлежит сойти в Аид, как и прочим, рожденным смертными женами. Я не пойду против закона, установленного тобой, мой отец…

Восторженные крики трех мойр заглушили последние слова. Аид, если и был удивлен или обрадован, никак не выказал своих чувств. Зато Персефона и сидевшая подле дочери Деметра повернулись друг к другу и оживленно зашептались. Щедрая подательница плодов и злаков не могла скрыть сияющей улыбки. Прямодушный Посейдон изумленно смотрел на меня, не веря собственным ушам. Гера многозначительно улыбнулась Аиду. Гермес тоже плутовски улыбнулся владыке царства мертвых, прежде чем напустить на лицо выражение величайшего сожаления о моей глупости и безрассудстве.

Зевс выглядел бесстрастным. Слишком бесстрастным: даже золотистые блики, пробегавшие по его одеянию, замерли, и воздух вдруг сгустился, остановился, как перед грозой. Сейчас должен был грянуть гром и испепелить меня, низвергнуть в Тартар, размазать по Медному Порогу…

Но анакт всех богов умел проигрывать. Он лишь величественно огладил широкой ладонью черную бороду и произнес:

— Что же, похвально, что смертный не стремится сравняться с богами. И я не нарушу отныне законы бытия ради кого бы то ни было. И надеюсь, что другие боги, — он --">