Дарья Андреевна Беляева - Жадина [СИ]

— Разве если бы ты не узнала, не было бы лучше?

Мама только качает головой и крутит в руке зонтик, узор скользит по ее бледной коже, и я вижу, что от солнца у нее на носу и щеках выступила россыпь веснушек, которые появляются у нее только поздней весной и исчезают уже в конце лета.

Кружева скользят передо мной, и купол зонтика похож на купол над детской каруселью.

Солнце садится, и от этого становится красным-красным. Дома из бело-золотых превращаются в рыжие, а в фонтане поселяются рубиновые искры.

И тогда я говорю, потому что это нужно сказать, потому что никогда не будет спокойно без этих слов.

— Папа, чтобы спасти тебя я совершил безумство.

Мама и папа остаются спокойными, и я продолжаю.

— Мы с мамой совершили. Все это было очень странно, как будто я хотел стать тобой, и все это было неправильно, и ты никогда меня не простишь, но я не могу быть нечестным.

— И твоя мама не могла, — говорит папа. Я спрашиваю:

— Когда?

А мама говорит:

— В тот день, когда ты сбежал, за пару часов до того, как мы узнали. Так получилось.

Я не знаю правильно она поступила или нет, но мне становится легче. Папа смотрит на солнце, ныряющее в песок. Он говорит:

— Нам всем придется учиться с этим жить. Это, собственно, и есть жизнь, Марциан. Ты делаешь что-то, а затем учишься тому, чтобы это не разрушило тебя.

Любовь тоже такая штука.

— Ты не перестанешь любить маму и меня?

Он качает головой.

— Твоя мама тоже многое мне прощала.

Некоторое время мы молчим, но я не чувствую, что мы разобщены. Если это и значит быть взрослым, то не так уж и страшно все оказывается.

Вот как мы сидим, и каждый думает о своем, все очень непросто. Солнце уходит, жара окончательно превращается в духоту, а вода становится цветной от зажженных фонарей.

А потом папа толкает меня в фонтан. Мама выставляет зонтик, который так и не закрыла, хотя солнце уже село, защищаясь от брызг, а мне становится хорошо и прохладно, и вся духота спадает мигом, уступая место свежести.

Папа хватает меня за руку, и я тяну его за собой, мама снова выставляет зонтик.

— Вы совершенно сумасшедшие, — говорит она, потом громко и отчаянно смеется, потому что это правда. Она помогает вылезти нам обоим, и я вижу, что папа улыбается.

— Зато теперь мы знаем, куда потратить два часа до самолета, — говорит мама. — Вернемся в гостиницу, и вы переоденетесь.

Мороженое в ее креманке — карамельное молоко, а зонтик в каплях воды. Папа берет маму под руку, и это смешно, словно бы она совсем не замечает, что папа весь мокрый.

Я оборачиваюсь к фонтану, сую руку в намокший, тесный карман и достаю монетку. Все-таки Парфия не такое уж плохое место. Может и неплохо было бы попасть сюда еще раз однажды.

Монетка тонет в фонтане. Как и она, я скоро вернусь домой.

--">