Сергей Александрович Игнатьев - Пляшущие тени (СИ)

выпуская пистолет.

Время стало медленным, вязким, как кисель. Я повернул голову и увидел испуганное лицо Оксаны, бегущей ко мне. Она медленно-медленно двигалась навстречу. Я подхватил ее, повалил вниз, укрывая собой, упав лицом в снег.

И тут время ускорилось, и ослепляющая вспышка превратила мир в белый лист. В белую пустоту. В ничто.

Я зажмурился, попытался стереть снег с лица, разобрать, что происходит вокруг.

Вокруг Древа бушевали силы. Я видел их воочию. Они прорвались в мир зримыми образами, сошлись в отчаянном противоборстве. Вихри, поднятые волей Иштвана, цвета ржавчины и пороха, кружились веретенами, сходясь с клубами золотой и изумрудной пыли, брызнувшей во все стороны от Древа.

Иштван вознес над головой скрюченные руки. То ли пытаясь защитится от того, от чего нет защиты. То ли вознося молитвы к силам, которые не слышат молитв.

Он орал что-то неразборчивое, широко раскрывая рот. Остатки рассудка покинули его.

Застыв в вычурной позе античного трагика, он кричал, глядя как наполняет его вихрь золотых и изумрудных искр, наполняет жизненной силой, вырвавшейся из другого измерения.

Ярость Иштвана и жизненная сила Древа сошлись в поединке, а он оказался между двух огней. Между двух стихий. Золотые искры кружили вокруг него. Два черных вихря хлестали по небу, вырываясь из его глаз.

Черные смерчи сорвались. Понеслись навстречу нам с Полиной, но золотая и зеленая пыль поглотили их, растворили, рассеяли. На миг весь лес вокруг нас погрузился в зеленое и золотое сияние.

Я услышал, как страшно кричит Иштван. Он промахнулся. Впервые за свою долгую карьеру «минуса», промазал.

Вновь вспыхнуло. Лицо мое опалило нестерпимым жаром.

Я уткнулся лицом в снег.

Нашлась сила, которая его переборола, оказалась ему не по зубам. Сила жизни против силы ярости.

Это был настоящий прокол в ткани миров, то, что я увидел, прежде чем произошла белая вспышка. Не знаю, что предстало перед моими глазами в тот миг… Другое измерение, а может, сияние райских садов… Но это спасло нас с Оксаной.

Вспышка исчезла, и рой черной пыли стал медленно оседать в морозном утреннем сумраке. Черная пыль, крупицы пепла. Все, что осталось от Иштвана.

Оксана лежала с закрытыми глазами. Она побледнела, губы ее посинели. Я потряс ее за плечи, прислушался к дыханию.

Не зная, что делать, я просто влил в нее остатки своих сил и повалился рядом. Из носа у меня потекла кровь, перед глазами ходили багровые пятна. Острая боль пронзила виски.

Оксана закашлялась.

— Жива, — еле слышно прошептал я.

Она задвигалась рядом, лицо ее оказалось возле моего. Оксана с трудом перевернулась.

— Дениска! Как ты?! — она пыталась кричать, но из горла ее вырывались лишь приглушенное сипение.

Нас с ней порядком вымотало.

— Жить буду, — я разлепил потрескавшиеся губы, пытаясь улыбнуться.

Оксана уткнулась мне в отворот «аляски», заплакала. Я оторвал дрожащую руку от земли, попытался погладить ее по вздрагивающей голове, спутанным мокрым волосам.

— Все позади, — сказал я. — Ну, прекрати, не плачь. Все кончилось.

— Древо засохло, — Оксана прижалась ко мне, всхлипнула. — Умерло… Теперь никому не подарит бессмертия…

Древо чернело на наших глазах. Оседали снежные вихри и пепел, поднятые локальным катаклизмом, развернувшимся на наших глазах. Древо становилось черным, сухим, ветви его облетали, золотая и изумрудная пыль рассеивалась. Листья упали на землю, свернулись сухими стручками, истаяли пеплом на глазах. Смешались с истоптанным снегом.

Остался от Срединного Древа лишь высохший черный скелет, с обвисшими бессильными плетьми руками-ветвями.

— Оно подарило жизнь нам, — сказал я. — А бессмертие… Иштван просто забыл, что ничего не бывает даром.

Оксана прижалась ко мне.

— Жизнь, — сказал я. — Жизнь цвета зеленой листвы.

Я засмеялся. И Оксана засмеялась сквозь слезы, уткнулась носом мне в плечо.

— С новым годом! — сказал я, неловко обнимая ее.

— И тебя! — прошептала она. — Зажгли мы елочку… Так и она сгорела. Хреновый у нас праздник получился.

— Точно.

Мы с трудом поднялись на ноги, кряхтя, как старики. Продолжая обнимать ее, я уткнулся носом Оксане в щеку.

— Как насчет чашечки кофе? — спросил я.

— Дурак, — сказала Оксана, прижимаясь ко мне еще сильнее, поцеловала меня в окровавленную щеку. — --">