Марк Сэнд - Горная худра

человек учёный, а я и имя-то своё писать не научилась, крестиком подписываюсь.

— Это ты-то некрасивая?! — поразилась Гизела. — Да краше тебя в округе никого нет, ты войдёшь — словно мгла ночная на землю опустится. Даже в горах, среди бывшей родни своей, не видела я никого подобного тебе.

— Вот Худрой-то меня и кличут, — невесело усмехалась золовка. — Слышала я, что худры все уродливы, мужеподобны, но на тебя посмотрела и перестала в это верить. Ты вон какая красавица — тоненькая, ладненькая, двумя пальцами в талии обхватить можно, и волосы, как золотой водопад, до пят стекают.

— Так замухрышка я, — терялась Гизела.

— Видишь, как оно забавно получается: у нас ты красавицей будешь, у вас — я… А для своих мы обе нехороши.

— Меня дома никто видом моим не попрекал, — возражала Гизела. — И тебя попрекать бы не стали. Будь я свободна, клянусь, увела бы тебя отсюда, никому бы над тобой смеяться не позволила! Была бы ты сердечной моей, в хрустальной пещере жила бы.

В хрустальных пещерах вместе селились худры, что находили подругу себе по сердцу и готовы были семью образовать, и Гри об этом было ведомо. Ведь у худр всё не как у людей, и женщины у них чаще живут с женщинами, чем с мужчинами. Смущалась она таких речей, но, однако же, замолчать Гизелу не просила.

В другой раз разговорились они про Финна.

— Брат с отцом нашим не шибко ладил, — рассказывала Гри, расчёсывая Гизеле волосы. — И когда ещё был жив батюшка, ушёл Финн на заработки, несколько лет дома не появлялся, и вестей не было от него. Думали даже, что сгинул, батюшка хутор мне оставить хотел. Однако три весны назад вернулся Финн. Рассказывал, что был в службе у одного ведуна; денег не скопил, зато научился тому, чего обычные люди и вовсе не знают. Ему не поверили сперва. Да Финн особо и не любит волшбу свою применять. Ну вот, а вскоре, как Финн вернулся, слёг отец с лихорадкой, да на ноги уж не поднялся; а хутор Финну достался.

— Так отец же тебе его отставить хотел?

— Хотел не хотел, — вздохнула Гри, — а раз наследник вернулся, нет у меня в хозяйстве доли. И то спасибо, что не гонит меня брат.

Собрала она с расчёски волосы, сложила в мешочек полотняный. В золото превращались выпавшие волосы бывшей худры, потому Финн строгий учёт им вёл, велел собирать да ему отдавать.

— Скверные обычаи у вас, — сморщила нос Гизела.

— Все так живут, — пожала плечами Гри. — Вот сосватали бы меня, дал бы батюшка за мной богатое приданое, стала бы я на хуторе мужа хозяйкой. Только Финн мне приданого не даст, нечего, скажет, добро разбазаривать, а без приданого никто меня не возьмёт. Век буду на хуторе работать. Да ничего, мне нравится; и тебе ведь помощь с хозяйством нужна, а потом, как детки пойдут, так и с детками…

— Очень нужен тебе муж, который берёт ради приданого! Лучше в горы тебе уйти. Знаешь ведь, что худры могут человека увести и себе подобным сделать? Могла бы я — увела бы тебя.

— Ох, да куда мне в горы, — отмахивалась Гри. Но чем больше слушала рассказы Гизелы, тем больше задумывалась.

В положенный срок понесла Гизела дитя, а после и разродилась благополучно. Финн с женой ещё ласковее стал, на руках её носил, подарками дорогими одаривал. На сына глядел — наглядеться не мог:

— Смотри, — говорил, — весь в меня пошёл. Хочу дочку ещё, чтобы на тебя была похожа, такая же красавица!

А Гизелу чёрная тоска заедать стала сильнее прежнего. Небо голубое над ней, солнце жёлтое светит ласково, работники уважают её, в пояс кланяются — что б не жить? Вот уж на далёкий сон стала похожа прежняя жизнь её. Кабы не разговоры с золовкой, и вовсе бы Гизела о ней забыла. Проснулась она как-то ночью — и поняла, что не помнит лиц сестёр своих. Шепчет имена их: Йерна! Сольва! Коббе! — а перед глазами чернота только. И даже собственного имени уже не помнит бывшая худра. Навеки ей быть Гизелой, и никогда она не вернётся в родные горы.

У Финна на глазах ещё сдерживалась Гизела, не показывала ему тоски своей. А когда не видел муж, сил не было прятать слёзы; целыми днями, бывало, плакала она. Если б и слёзы её в золото превращались, быть бы Финну богаче короля. Гри на это смотрела да хмурилась. Думала она, что пройдёт тоска невестки, как ребёнка родит, ан нет: не полюбила Гизела сына, равнодушно к человеческому отпрыску было сердце её. Кормить кормила, на руках укачивала, всё, что матери положено, делала, но не вызывал в ней малютка ни радости, ни умиления.

— Ещё --">