Келли Барнхилл - Девочка, испившая Луну (ЛП)

Проверил в зеркале зубы, чтобы убедиться, что между ними не застряла зелень. Зеркало ему нравилось – единственное во всём Протекторате. А Герланд, казалось, не мог радоваться чему-либо больше, чем обладанию некоего уникального предмета. Особенность доставляла ему удовольствие.

У Великого Старейшина было много уникального – хоть какая-то привилегия от его работы.

Протекторат – одни звали его Кэттейл-царством, другие – Гордом Печалей, - замер между коварным лесом и огромным болотом. У большинства людей не было за что жить. Матери рассказывали своим детям о славном будущем – не таком и хорошем, на самом деле, но это было лучше чем то, как жили они сами. Но в болоте весной было слишком много цветов Зирина – и летом, и осенью можно было отыскать их луковицы. А они обладали невообразимыми волшебными и лекарственными свойствами, а значит, их можно было собирать, готовить, как лекарство, и продавать тем, по другую сторону леса – а те переносили плоды болот в Свободные города, далеко-далеко. Ведь мало кто, кроме жителей Города Печалей, был готов войти в лес и сойти с тропы. Добираться сюда можно было только по Дороге.

Дороге, которой владели старейшины.

А это означало, что Великий Старейшина Герланд владел Дорогой – остальные значения не имели. Ведь старейшины принадлежат Богу… Как и сады, и дома, и рыночные площади, и даже те маленькие клумбы.

Вот почему семьи протектората выбирали обувь из тростника. Вот почему в трудные времена давали своим детям воду из Болота, надеясь, что бог даст им достаточно силы.

Вот почему и старейшины, и их семьи были здоровы и сильны, румяны от съеденной говядины, масла и пива.

В дверь постучали.

- Войдите, - выдохнул Великий Старейшина Герланд, одёргивая свою длинную мантию.

Это был Энтен, его племянник, которого Старейшина взял только тому, что в одну гадкую минуту слабости умудрился пообещать смехотворной матери мальчишки его воспитать. Но Энтен был довольно милым, хотя ему и исполнилось уже тринадцать, а ещё оказался трудолюбивым, так что учить его было легко. Он хорошо усвоил цифры, а ещё мог с лёгкостью смастерить удобную скамью для уставшего Старейшины, и мигнуть не успеешь. И, вопреки всему, Герланд чувствовал, что в нём возросла необъяснимая, но сильная любовь к мальчишке…

Вот только…

У Энтена было много идей – и огромные мысли. А ещё вопросы. Герланд нахмурился. Энтен был… Как бы сказать правильно? Может быть, слишком сильным? Если так пойдёт и дальше, дойдёт до крови – и мысль об этом камнем лежала на душе Герланда.

- Дядюшка Герланд! – крик Энтена едва не оглушил старейшину.

- Уймись, малец! – огрызнулся тот. – Сегодня очень важный, торжественный день!

Мальчик, кажется, успокоился, и теперь его быстрые глаза уставились в землю. Старейшине даже пришлось сражаться с желанием погладить его по голове.

- Меня отправили, - уже чуть мягче промолвил он, - сказать, что остальные старейшины уже готовы, а у Дороги выстроилось население.

- Все до одного? Никто не пытался увильнуть?

- После того, что случилось в прошлом году, сомневаюсь, что кто-то осмелится не прийти, - содрогнулся Энтен.

- Жаль, - тяжело вздохнул Герланд. Он вновь посмотрелся в зеркало, провёл кончиками пальцев по линии румян. О, он с огромным удовольствием задал урок этим простолюдинам! В конце концов, от этого ситуация стала только в сто раз яснее. Он потянул за складку на подбородке и нахмурился. – Ну, племянник, - протянул он, шелестя своими мантиями, что, казалось, таких огромных и в мире не найти. – Пойдём.

Этот ребёнок, в конце концов, не собирался становиться жертвой – и вылетел на улицу, только там натолкнувшись на Энн.

Обычно день Жертвоприношения проходил со всей пышностью, со всем горем и важностью, на которую заслуживал. Детей отдавали без единого кривого слова. Их семьи словно немели, молча оплакивали их, прижимая к груди горшки с едой, относя их на кухни, эти жалкие подачки от утешителей-соседей, что пытались облегчить утрату.

Обычно никто не нарушал правил.

Вот только не сегодня.

Великий Старейшина Герланд нахмурился. Вопли матери доносились до него до той поры, пока процессия не свернула на самую

--">