Максим Андреевич Далин - Серое зеркальце

в ответ. Он был настоящий. Он был страшно мил.

— Ты бы всегда так, — сказала Ляська. — А то… то ли баран, то ли чёрт с рогами…

— Нет, — Стасик мотнул головой, как мотают, когда хотят сбросить волосы с лица. А волос не было, вернее, они были подстрижены мелким ёжиком. — Всегда я так не могу. Ему тоже жить надо.

— Кому? — удивилась Ляська. Они вдвоём пошли через тёмный двор, мимо тёмного здания школы, освещённого единственной мертвенной лампой, к её дому. Подворотня осталась далеко. Совсем далеко. Во сне. В другой жизни. Её вообще не было.

— А вот этому, — Стасик похлопал себя по пузу. — Александр Петрович Дёмин. Для друзей — Санёк. Я его взял поносить, чтобы ты меня не боялась.

Говорилось это тоном весёлым и фатоватым. Тоном холёного, балованного мажорного мальчика, которому всегда было можно всё — и всю жизнь он считает весёлой игрой. А до Ляськи начало потихоньку доходить.

— Санёк, значит… — Ляська сморщила нос и нахмурила брови. — Так ты что, ты его выбросил из собственной шкуры, что ли? Как из машины? Чтобы покататься?!

Стасик снова смутился. Красное лицо Санька от смущения Стасика покраснело ещё больше, это было даже в сумерках заметно.

— Ну что ты, Лясь, — сказал он виновато. — Я не выкидывал, я только подвинул чуток… Он потом и не вспомнит ничего. Ты же сама сказала: куда в таком виде… и я подумал: куда, действительно?

И чем больше он говорил, чем больше оправдывался, сконфуженно улыбаясь, косясь на неё — тем сильнее Ляська чувствовала: у неё — брат. Старший брат.

Серый, страшный, с копытами, рогами, крыльями, неоновым взглядом. Ворующий чужие тела «поносить». Пришедший к ней, очевидно, из ада. И способный разорвать ради неё на части. Буквально. Даже двоих бандюков с пистолетом. И неземной божественный покой сходил на Ляськину душу.

— Ты домой-то зайдёшь? — спросила она смягчившимся тоном. — Слушай, давай хоть шоколадку купим, чайку попить — дома жрать же нечего вообще…

— Ты голодная? — на физиономии Санька отразилось настоящее страдание Стасика. — А у меня ваших денег нет…

— Баксы только? — хихикнула Ляська.

— Да мне-то и баксы, и рубли — всё равно, все они ваши, а не наши…

— Я сама куплю. Надо же тебя угостить чем-нибудь.

— Я ужинал, не заморачивайся…

Перед внутренним взором Ляськи мелькнул монстр, слизывающий с пальцев человеческую кровь.

— Да уж, — сказала она ворчливо. — Человечины у меня точно нет.

— Лясь, да что… да брось… я любое мясо ем… да мне вообще ничего не надо! Ну правда!

И Ляська, осознав, наконец, всем телом, до мозга костей, всхлипнула и порывисто обняла его — сквозь чужую оболочку, сквозь Александра Петровича Дёмина с его «Рексоной» и «Адидасом» — его, серого монстра, ночную рогатую тварь, убийцу — прижалась:

— Где ж ты был всё это время, чёрт паршивый…

Он притормозил на пороге, вглядываясь в темноту квартиры, внюхиваясь в запах какой-то трудноописуемой затхлости, нафталина, сигарет и перегара:

— Над дверью всё ещё висит подкова, да?

Ляська удивилась.

— Ну да. А что? Кому она мешает-то?

— Мне, — сказал Стасик. — Это — от меня. Против фей. Сними, пожалуйста… и отнеси… хоть в кухню. Мне неприятно.

Ляська дотянулась до ржавой подковы, невесть когда и зачем прибитой над дверью отцом, сняла, отнесла на кухонный стол. Когда вернулась, Стасик уже стоял в коридоре и входную дверь прикрыл.

— А эти — дома?

Ляська дёрнула плечом.

— Родители, что ли? Мать — дома. Она теперь часто дома — завод то работает, то не работает. Выпила вечером, спит. А папашку нашего посадили. Он по пьяни подрался с одним и ткнул его ножом случайно…

Стасик хихикнул.

— Ага! Как я сегодня — только не по пьяни. Но случайно!

Ляська дала ему подзатыльник.

— Ну дурак, а! Что у меня за семейство — одни уголовники… тихо ты, мать разбудишь, как я ей объясню…

Прошли в Ляськину комнату. Она включила свет, увидела посуровевшее Стаськино лицо.

— Ты чего?

— Я — не уголовник.

— Обиделся, что ли?

Поймал её за запястья, повернул к себе:

— Лясенька, я ненавижу уголовников. Я ненавижу эту мразь двуногую. Тех, кто режет себе подобных. Тех, кто измывается над беззащитными. Тех, кто отнимает чужое. Ненавижу их. Не сравнивай меня с ними, пожалуйста.

Его взгляд был мрачен и влажен. Ляська вздохнула.

— Ты же можешь вот так… --">