Иван Суббота - Темный Эвери. Путь смерти

Окно портала не стало дожидаться, пока зайчиха надумает и заглянет в него. Через несколько минут оно довольно быстро помутнело, потеряло свою прозрачность, покрылось рябью и затем бесследно растворилось в воздухе, словно его никогда и не было.

Зайчиха еще долго лежала неподвижно, лишь изредка шевеля ушами и прислушиваясь к окружающим звукам. Бешено колотившееся сердце давно уже успокоилось, но она все никак не могла решиться и покинуть свое убежище.

– Смотри! Вон там! На берегу! Летим!

Голос, раздавшийся откуда-то сверху, заставил зайчиху вздрогнуть.

– Летим! Летим!

На поляну со стороны реки спикировали две гарпии.

– Это он! Это он! Это Эссобиар Трисмегист! Мы нашли его!

– Мы нашли его! Мы нашли его!

– Я говорила, что сюда надо лететь! Я говорила! Я говорила! Я нашла его!

Одна из гарпий, распахнув крылья, затанцевала вокруг обнаженного тела, бесформенной грудой лежавшего посреди поляны.

– Мы нашли его! – возразила вторая гарпия. И тоже запрыгала вокруг тела.

– Мы нашли его! Мы нашли его! – согласно заголосила первая, продолжая свой танец.

– Кали будет довольна нами!

– Кали нас похвалит! Похвалит!

– Смотри! Он не шевелится! Он мертв!

– Ах! Он мертв! Он мертв!

– Кали будет сердиться! Будет сердиться!

– Но ведь это не мы убили его?

– Кали будет сердиться не на нас! Не на нас! – пришла к обнадеживающему выводу одна из гарпий.

– Не на нас! Не на нас! – обрадованно подхватила другая.

– А если не на нас, то на кого? – озадачилась первая.

Они на несколько секунд прервали свой танец и задумались.

– Надо найти того, на кого будет сердиться Кали, – пришла к разумному выводу другая гарпия.

И они обе завертели головами в поисках жертвы для гнева Кали.

– Смотри! Вон там! – воскликнула одна из них. Они постоянно перемещались в центре поляны, и зайчиха уже давно перестала понимать, какая из них первая, а какая вторая. – Пентаграмма! Пентаграмма!

– Не пентаграмма! Здесь девять лучей! Девять лучей! Это нонаграмма! – поправила свою товарку умная и образованная гарпия. – Нонаграмма! Нонаграмма!

– Какая разница? – отмахнулась другая гарпия. – Все они пентаграммы! Так принято! Так принято! Я знаю! Я знаю!

– Он нарисовал пентаграмму! – не стала настаивать на своем образованная гарпия. – Пентаграмму! Он призвал демона! Демона!

– И демон убил его!

– Но и он убил демона! Смотри! Вон там, на краю поляны! Возле кустов у обрыва!

– Демон! Это демон! Он убил демона!

– Эссобиар Трисмегист убил демона! Убил демона!

– Но и демон убил его!

– Демон убил его?

– Да, убил! Это Древний! Эссобиар Трисмегист призвал Древнего!

– Ах! Он призвал высшего демона! Глупый, глупый Эссобиар Трисмегист! Зачем он сделал это?

– Зачем? Зачем?

– Древний убил его!

– А он убил Древнего!

– Надо сообщить об этом Кали!

– Надо сообщить! Надо сообщить!

– Полетели?

– Полетели! Полетели!

Зайчиха проводила взглядом двух шебутных и непоседливых гарпий и поуютнее устроилась в своем надежном логове. Нет, сегодня она на поляну точно не пойдет. Как бы ей не хотелось есть, но сегодня она потерпит. Уж больно непонятные дела творятся на всегда такой тихой, безопасной, уютной и привычной полянке. А вместо вкусной и сочной травы, что растет на поляне, можно погрызть листья и кору вот с этих веточек. Пусть они и горьковатые на вкус, но голод утоляют ничуть не хуже сладкой травы.

Настороженность не скоро оставила зайчиху. Время от времени она прядала ушами и поднималась со своего места, чтобы разглядеть, что творится там, на поляне, не исчезли ли оттуда так пугающие ее мертвые тела, особенно то, от которого так сильно разило серой.

Постепенно она успокоилась и сама не заметила, как глаза ее закрылись, и она задремала. И поэтому она не видела, как на поляне появилось новое действующее лицо. На этот раз это была невысокая стройная молодая женщина, одетая в длинное, до самых пят, черное облегающее платье с глубоким вырезом на груди и длинными рукавами, оканчивающимися черными кружевами, закрывающими кисти рук. Длинные, до пояса, и черные, как вороново крыло, волнистые волосы обрамляли строгое белое лицо. Над серыми глазами словно две стрелы взметнулись узкими полосами тонкие черные брови. Алые губы были единственным ярким пятном на этом черно-белом лице.