Антон Александрович Карелин - Дорога камней

кричащая волна накрыла его, — и он утонул в стенании, полном боли, увидев то, что представлял когда-то давным-давно, и многие годы назад позабыл, то, чему становился свидетелем, и то, чего страстно жаждал не вспоминать никогда, то, что вселяло в сердце дрожь и яростную тоску.

Его дёрнуло, рвануло, выворачивая наизнанку, и яростный, давящий ужас скрутил его тело. Третий тихо захрипел, оседая в траву.

Невидимая, неслышимая, неощутимая волна, бесконечным потоком льющаяся с севера, прошла сквозь него, как свет сквозь стекло. И устремилась дальше, закрывая собой землю и небеса. Она и не заметила его.

Третий замер на земле, раскинув руки, — холодный, мёртвый. Искажённое внутренней болью, выбеленное страхом, лицо его отвердело, стало светло-серым прибрежным камнем, оставленным в темно-зеленой траве. В небо смотрели расширенные, внезапно выцветшие зрачки...

Никто ничего не знал о нем, кроме маленькой горстки людей. Он был невидим, неслышим, неощутим. Поэтому никто, кроме него самого да ещё троих, и не заметил, что он исчез...

Но свет, отражённый в кристалле у него на груди, был уже в пути.

ГЛАВА ПЕРВАЯ ТАНЕЦ БЕЗЛИКИХ

Никто не хотел и не осмеливался унижать Старика.

Последний, решающий документ по поручению Совета был доставлен в Резиденцию чуть позже обеда, с тремя предуведомлениями и просьбами о скорейшем ответе только за последние полдня. И вместо должных трёх часов на принятие решения ему были предоставлены сутки — хотя Совету это было невыгодно в крайней степени.

Посланник к Старику за ответом — юный Элдор Бринак, сын его прославленного воспитанника-генерала — был изумительно робок и вежлив до лёгкой тошноты; впрочем, его искусственные манеры казались лишь слепком с поведения членов Совета и приближённых за последние несколько недель.

Все трепетали перед Смещаемым — кто из уважения, кто из милосердия, — но в то же время оставались полны достоинства, уверенны, надменны, внешне спокойны. Неудивительно. За ними стояла набирающая обороты реальная сила, тогда как за моим господином — сила, стремительно уходящая.

В те дни мне казалось, что невероятное почтение, предупредительность и тактичность, вся эта полутошнотворная где-то сладость, в момент Смещения оказанные ему почти каждым из тех, кто был рядом, — лишь дань человеку, последние пять десятков лет державшему в кулаке войска ОСВ. К полководцу, рассеявшему неостановимое, в считанные недели уничтожившему наиболее неожиданное и мощное нашествие на Империю сынов Хран-Гиара в далёком 225 году; тогда мне казалось, все это лишь слабая плата за отданную Империи жизнь.

Однако теперь, на старости лет, когда розовый покров навсегда спал с познавших слишком многое глаз, мне отчётливо видится, что основным чувством, руководившим действиями Совета, было не уважение, не опасение унизить величайшего полководца в истории Империи, нет-нет. Заговорщиками руководил тривиальный, непривычный высшим чинам Дэртара и ОСВ страх.

Совет и подчинённые ему структуры отчаянно боялись Старика.

Они знали, что, если ему придёт в голову воспротивиться вынесенному решению, огромное количество и офицеров, и солдат всей северной половины континента последует за ним, даже и не подумав ослушаться. Не подчиниться приказу. Ведь Диктатор, в отличие от Императора, в тот момент обладал далеко не формальной властью. Ни он, ни его предшественники никогда не были украшением Империи, и ни разу за прошедшие столетия величайшие полномочия Диктаторства даже не пересматривались, а приказы обсуждались высшим кругом Совета крайне редко.

Мой повелитель — сухощавый, молчаливый и давным-давно поседевший Старик, к редким словам которого прислушивался и сам Император, всегда обладал поистине сказочной властью. Но никогда, как и Его Величество Эйрканн, не воспользовался ею. Принеся присягу, он следовал интересам государства, которому служил, забывая о делах своих собственных. И брал правление войсками ОСВ лишь в годы военной опасности или войны.

Но теперь положение изменилось. Уже пять лет никто не держал в подобающей узде Совет, Гильдии и Храмы; отсутствие реального Правителя, который все своё время проводил в одиночестве, не интересуясь государственными делами, наконец-то привело к неминуемому развалу. К шторму, о котором сначала в шутку, потом с долей истинной тревоги говорили почти все старшие канцелярии, все через одного --">