Александра Сергеевна Ермакова - Прорывая мрак времён

что радовался: эксцессов на рабочем месте не случалось. Твою мать!

Виктор резко выпрямляется. Пошло всё! Сделай дело — гуляй смело!

Под недовольное поскрипывание колесиков, задевающих сколы кафеля выкатывает нужную тележку и направляется к столу аутопсии. Перетаскивает тело на патологоанатомический стол. Рядом другой. На нём стандартный секционный набор инструментов для вскрытия трупов. С благоговейным трепетом неспешно убирает простынь с девушки, складывает и бросает на нижнюю полку, где кошка. Твою… Где зверь? Вновь склоняется. Нет её. Испуганно оглядывается и вздрагивает — «мохнатая тварь» сидит на груди покойницы.

— Пошла отсюда! — негодующе шикает, и зверь послушно спрыгивает — бесшумно, грациозно. Виктор злится: — Не смей касаться инструмента, — грозит. — Не то с трупом… спутаю!

— Мя-я-яу, — вновь изрекает создание, устроившись возле тележки.

Откуда вообще взялась? Может, всё-таки Геннадия живность? Притащил, побоялся, что погонят и умолчал. Глупо. Нелогично. Надеяться, что её не увидят — маразм. Сменщик, вроде, не болен на голову — вполне адекватный мужик.

Вновь косится. Зверь садится и застывает словно статуэтка древнеегипетской кошки. Только от внимательных изумрудных глаз становится не по себе. Хуже, чем на дипломном вскрытии, когда экзаменационная комиссия будто мечтала, чтобы нерадивый студент оттяпал что-нибудь трупу не то или перепутал последовательность. Не дождались…

Жировски шумно выдыхает. Ведьминское отродье, будь оно неладно! Зверь точно из воздуха появился. Спокойно! Всё будет отлично! Кошка… Пусть сидит. Работа — прежде всего.

На автомате надевает новый халат, нарукавники, фартук, и, помыв руки, привычно натягивает хирургические перчатки. Включает диктофон:

— Двадцать второе июня 2005-го года. Время вскрытия двадцать три часа сорок одна минута. Выходцева Екатерина Сергеевна. Двадцать второго июня 1990-го года рождения, — выдерживает паузу. Как бы ни очерствел за годы работы, но видеть детей всё равно тяжело. К тому же сегодня девочке исполнилось пятнадцать. Ещё бы жить да жить. Жировски глубоко вздыхает: — Первичный наружный осмотр: труп прекрасно сохранился…

Опять умолкает, пережидая волну холодного пота. Давненько не испытывал такой нерешительности. Нелепые страхи будоражат. В голову лезут чудовищные байки о ходячих мертвецах. Видать, это и толкает на принятие спирта. Притупляется ужас, так и непобеждённый за это время.

Жировски выключает диктофон предательски трясущимися пальцами. Касается щеки девочки. Прежде не сталкивался с подобными трупами — будто спит. Секунда, и глаза распахнутся. Другие «клиенты» словно восковые, даже как люди не воспринимаются. Тела и всё, а тут… Глупость, конечно, но…

— Не бойся, малышка, я не сделаю больно! Мир хочет знать, от чего ты умерла…

Собирает в хвост растрёпанные длинные, светлые волосы девушки. Скрепляет заколкой-уткой, — не зря валяется на столике — вот и пригождается. Ещё раз окидывает взглядом. Миленькая. Худенькая, с небольшой грудью, выпирающими рёбрами, натянувшими кожу, впалым животиком, узкими бёдрами, тёмным треугольником волос. Из-за длинных ног на вид нескладная. Помнится, по развитию школьников — невысоким и пропорциональным физкультура даётся куда проще. А таким, как номер 212 — с трудом. Пока от мозга к конечностям дойдёт сигнал — пройдёт уйма времени. Вот и получается, пока среагирует девчушка-нескладушка, другие уже стартанули, мяч отбили, что уж говорить о прыжках, ударах. И смех, и грех…

Не красавица, но черты правильные и чёткие. Что привлекает внимание — удивительный разрез глаз. Колет смутное предчувствие: хоть и закрытые, но уж больно на кошачьи смахивают. Виктор быстро смотрит на «статую» — «мохнатая тварь» даже не шевелится. Буравит глазищами, от неприятного ощущения аж мурашки по коже бегают.

— Чего вылупилась? — бурчит Виктор и отворачивается, злясь скорее на себя. Опять нервы ни к чёрту.

Несколько секунд тишины и прострации… Труп! Работа! Сосредоточиться!

Уже было касается лица, но так и замирает с протянутой рукой. Быть того не может?! Веки девочки трепещут?.. Хрень! Жировски всматривается до рези в глазах. Склоняется убедиться, что труп — это труп. Холод — ничего более. Подносит зеркало к губам — нет дыхания. Проверяет пульс на шее — ни толчка. Приподнимает поочередно веки — глаза невидящим взглядом устремлены в «никуда».

Что за --">