Андрей Евгеньевич Бондаренко - Карибская эскапада

пальцем показывая, что на левом моём плече — живёт, — Никогда!

На местный почтамт завернул: так и есть, от Лёхи телеграмма пришла: мол, дождись, буду через два дня.

Можно и подождать, почему бы и нет.

Пошлялся по Бергену и его окрестностям. Сказочное место: даже вишни вызревают, в водоёмах рыбы полно, а грибов в лесах — море просто! А эти чудики норвежские их практически и не собирают, разве что — лисички иногда.

Да, думаю, как только пенсионный возраст наступит — обязательно в Берген переберусь, счастливую старость встречать.

Иду как-то, полный мешок полиэтиленовый с подосиновиками тащу, Лёха навстречу идёт: разодетый, что тот денди английский, с тросточкой, под ручку с красоткой, тоже по моде парижской одетой.

Да, думаю, ловелас ты наш доморощенный, да что там — ловелас, кобель просто-таки!

Вот узнает об этом Айна — отрежет тебе достоинство твоё безжалостно!

Айна? Вот же, чёрт побери! Бывает же такое! Судя по всему, Лёха и паспорт ей сделать умудрился, вот же молодец!

— Привет, Андреас! — Айна говорит, — Ну как, похожа я на настоящую белую сеньору?

— Более чем, — отвечаю, — Просто слов нет! А что там с Эскобаром, достали?

— А как же, — Лёха улыбается в свои реденькие кошачьи усы.

— Он умирал долго и мучительно, — Айна уточняет тоном тургеневской мечтательницы, — Жаль только, что это повторить — уже не получится.

Прилетели в Питер. В зал прилётов заходим, а навстречу песенка в тему, Розенбаум:

Я люблю возвращаться в мой город прокуренным гостем,

Брать такси на стоянке, которой уютнее нет.

И слегка тормазнуться на улице Зодчего Росси.

В ожидании блеска мелькнувших в дали эполет.

Боже мой, Боже мой, как люблю я домой возвращаться.

Как молитву читать — номера ленинградских машин.

И с родной Петроградской у старой мечети встречаться,

Пролетая по белым ночам опьянённоё души.

Лёха, душа нежная и ранимая, — даже прослезился слегка.

На стоянку, уютней которой нет, и направились. Ехать то нам вместе, живём через дом друг от друга.

Лёха вдоль ряда свободных такси прошёлся, не торопясь, туда-сюда, выбрал водилу самого солидного — пожилого дядьку с роскошными седыми усами.

Рюкзаки в багажник побросали, расселись, Лёха на переднее сиденье — рядом с водителем.

Достаёт приятель из портмоне стольник баксов, плюёт на него и к лобовому стеклу машины пришпандоривает, второй стольник достаёт, плюёт на него, и рядом с первым размещает:

— Задним ходом, шеф, на Гражданку! Поехали, благословясь!

Дядька то нормальный попался. Всего минуту в обалдении полном просидел, а дальше заржал, что тот даун хронический на концерте Евгения Петросяна, только стёкла автомобильные задрожали — оценил шутку.

— Да, ладно, — Лёха говорит, пряча один из полтинников обратно в портмоне, — Обычно поехали. Только медленно очень, и у каждой встреченной пивной точки — остановка непродолжительная. Соскучал я что-то по пиву ленинградскому, водой невской разбавленному.

У всех пивных ларьков останавливаться, конечно, не стали. Только у первых трёх — потом писать захотелось.

Вот и через ручей Северо-Муринский переехали.

— Вот она, Родина, — Лёха извещает, — И, если что, буду я её защищать — до патрона последнего. Памятью Че клянусь! А особняки на Рублёвском шоссе — и не хочется вовсе.

Пусть хоромы свои Суки Рублёвские, Алчные, сами — на фиг — защищают.

Рублёвские хоромы —

Как знак беды большой.

И чёрные вороны

Кружатся над страной.

В рублёвские скворечники

Вороны те летят.

И падалью, конечно,

Накормят воронят.

Давайте мы Рублёвку,

Как ранее — Аляску,

Загоним за валюту —

Сопливым иностранцам.

Конец первой книги.

Примечания

1

Белая ласточка.

(обратно)
--">