Четырко Владислав Андреевич - Бродяга. Путь ветра

точно, когда начала отступать болезнь. Но в каждом доме, где жили выздоровевшие, помнили прикосновение маленьких сильных рук, пряный запах снадобий и непонятные, чужеземного вкуса напевы, от которых кровь быстрее текла по жилам, а смерть уходила, отдёрнув, как от пламени, льдистые пальцы.

Ее упросили остаться – это было одно из редких решений, принятых единогласно; более того – единственное, принятое без участия бургомистра (он как раз задержался у родни в Динвале, и вернулся ровно через неделю после окончания мора). Узнав, что в Форисе за время его отсутствия появилась своя знахарка, он не возражал, а даже озаботился тем, чтобы предоставить ей жилье. Дело было, в общем, нехитрое – четверть домов пустовали, на носу была зима, на Юге не воевали – поэтому опустевший Рой-Форис еще не пополнили беженцы. Господин Шагмар сам выбрал дом для нее – не на Рыночной площади, но и не на выселках. А уже через пару лет все, кто говорил о ней, упоминали ее как неотъемлемую часть городской жизни – словно так всегда и было.

Ни посоха, ни пояса, ни амулета не было у нее, но никто не лез с расспросами о прошлом – довольно было того, что помогала она всем и брала за это немного. Впрочем, были те, кому она отказывала, не соглашаясь ни на какие посулы. Несолоно хлебавши уходили от нее парни и девушки, искавшие приворотного зелья – встречала она их смехом, провожала кого добрым советом, а кого – и веником.

Именно веником, видимо, досталось госпоже Марте Хюнвальт, супруге мастера цеха городских столяров. Почтенная женщина взъелась на нелюбимую невестку, взъелась донельзя – до колик и белого бешенства в маленьких, близко посаженных глазках. Однажды ночью она явилась в Кузнечный тупик; озираясь, постучала в дверь – и после недолгой беседы в сенях вылетела оттуда ошпаренной кошкой, да потом месяц никому бранного слова сказать не могла… По слухам, мастер Хюнвальт, человек тихий и добродушный, был этим обстоятельством весьма доволен; и по тем же слухам, именно тогда в жилище знахарки появился добротный стол и широкие книжные полки…

Все шло хорошо… даже слишком. До того года, когда навестить отца приехал Инджи Шагмар, единственный и весьма любимый сын бургомистра.

Без меры любимый – и без толку.

* * *

Видение подернулось рябью, плеснуло солнцем и морем, чайками, запахами рынка и гавани. Динваль, второй после столицы город Эмми Тамра – великой, но теперь уже почти совсем бывшей, империи.

Улица в обрамлении платанов. Старый – но далеко не ветхий – дом. Комната. Зеркало. Правильной формы лицо, масленые карие глаза, прямой нос, редкие усики – и улыбка… самодовольная, уверенная улыбка небедного человека лет двадцати, который думает, что весь мир у него в кармане.

* * *

Что делать в городке, где из развлечений – всего один прокопченный кабак? Он, кстати, звался «Корона и Перо» – корону там видали только на медных имперских монетах, а вот перо в бок схлопотать можно было запросто – любому, кроме сына всесильного в этих местах бургомистра, конечно... Охота в лесах вокруг Рой-Фориса была не ахти какая, рыбалка скоро наскучила (да и рыбу проще было купить в лавке), а балы у бургомистра, хоть и устроенные с размахом, живостью не отличались. Девицы же местные… В общем, на Юге и это было проще и доступнее.

И когда кто-то из новоявленных дружков шепнул ему, что в городе есть знахарка, Инджи воспринял это как возможность внести разнообразие в скучные провинциальные дни. У отца, ясное дело, не просил совета… чего его, старого, спрашивать…

А стоило.

* * *

Ведунья не хотела ссориться с господином Шагмаром. А может – настроение у нее было хорошее. Она просто и доходчиво объяснила молодому человеку, что приворотов она не делает, и что деньгами да магией человека привязать можно (и то не всякого), но любовь – не притянешь. Проводила его до порога, вывела за дверь – и с облегчением вздохнула.

Рано, как оказалось.

Сын бургомистра пришел снова. А потом – еще раз. И еще.

Кто ж виноват, что ведунья не была ни стара, ни уродлива…

* * *

«…Не докучай мне еще и этим. Живешь в Форисе, имеешь кров и хлеб – и радуйся. А Инджи уже взрослый мальчик. Да и не тебе учить его жизни! В конце концов…»

Бургомистр запнулся, сердито двинув кипу амбарных книг, обременявших

--">