Джин Родман Вулф - Коготь миротворца

остановились перед входом. Со звуком, подобным грому, отвалилась каменная плита. Повеяло ароматами мирта и роз.

Из двери вышел мужчина и поднял руки, приветствуя танцоров. Будь у него сотня рук или неси он голову под мышкой, я не удивился бы больше, потому что я знал его лицо с самого детства. Это было лицо бронзовой фигуры из мавзолея, где я играл ребенком. Его руки украшали тяжелые золотые браслеты, украшенные гиацинтами, опалами, сердоликами и сверкающими изумрудами. Мерными шагами он продвигался вперед, до тех пор пока не оказался в центре процессии. Потом он повернулся к нам и воздел руки. Он смотрел прямо на нас, и я понял, что он – единственный из всей толпы – видит нас.

Я был настолько заворожен происходящим внизу спектаклем, что не заметил, когда Хильдегрин успел спуститься вниз. Теперь он смешался с толпой – если это слово применимо к такому крупному человеку – и пробирался к Апу-Пунхау.

Я не знаю, как описать то, что последовало затем. В некотором роде это походило на маленькую драму, которая разыгралась на моих глазах в деревянном домике в Ботанических Садах. Но тогда я знал, что та женщина, ее брат и дикарь зачарованы. А теперь мне казалось, что это мы – Хильдегрин, Доркас и я – находимся во власти неведомого колдовства. Я уверен, что танцоры не могли увидеть Хильдегрина, но они каким-то образом ощущали его присутствие – выкрикивали угрозы и размахивали дубинками, усаженными каменными зубьями.

А вот Апу-Пунхау видел его, так же как он видел всех нас на крыше или как Исангома видел Агию и меня. И все же, мне кажется, он видел Хильдегрина не таким, каким его видел я: может быть, тот казался ему столь же странным, сколь странной казалась мне кумеана. Хильдегрин держал его, но не мог справиться. Апу-Пунхау боролся, но не мог освободиться. Хильдегрин взглянул на меня и позвал на помощь.

Не знаю, почему я откликнулся на его призыв. Ведь я уже давно сознательно не желал служить Водалусу и его делу. Возможно, продолжал действовать альзабо, а может быть, просто сработала память о том, как Хильдегрин перевозил меня с Доркас через Птичье Озеро.

Я попытался растолкать кривоногих, но один из наносимых наобум ударов дубинкой пришелся мне по голове. Я упал на колени. Когда я снова встал на ноги, Апу-Пунхау исчез среди визжащих, подпрыгивающих танцоров. Вместо него передо мною возникли два Хильдегрина: один вцепился в меня, другой сражался с кем-то невидимым. Я бешеным движением отшвырнул первого и бросился на выручку ко второму.

– Северьян!

Я очнулся от того, что на мое запрокинутое лицо падали капли дождя – крупные, холодные, жалящие капли. Над пампой грохотал гром. На мгновение мне показалось, что я ослеп, но следующая вспышка молнии озарила примятую ливнем траву и выщербленные камни.

– Северьян!

Меня звала Доркас. Я начал подниматься, и тут рука наткнулась на кусок материи, втоптанной в глину. Я сжал пальцы и вытащил узкую длинную шелковую полоску, украшенную кисточками.

– Северьян!

В ее голосе звучал ужас.

– Я здесь! – отозвался я. Новая вспышка высветила силуэт Доркас на краю крыши. Я обогнул глухую стену и нашел ступеньки. Наши лошади исчезли. На крыше не было никого, кроме Доркас, склонившейся над телом Ио-ленты. В свете молнии я увидел мертвое лицо официантки, которая прислуживала доктору Талосу, Балдандерсу и мне в маленькой харчевне в Нессусе. Дождь смыл с этого лица остатки былой красоты. В конце пути с нами остается только любовь, и только этот дар небес и идет в расчет. То, что мы способны быть лишь тем, что мы есть, навсегда остается нашим неискупимым грехом.

Здесь, мой читатель, я вновь сделаю паузу. Мы прошли с тобой вместе от одного города к другому – от маленького селения рудокопов Сальтуса до разоренного каменного города, само название которого давным-давно затерялось в вихре лет. Как Сальтус был для меня воротами в новый мир, лежащий за пределами Града Несокрушимого, так и каменный город – врата, ведущие в горы, очертания которых я узрел в рамках его обвалившихся арок. И мне еще предстоит долгий путь среди ущелий и скал, суждено заглянуть в слепые глаза и пустые лица горных вершин.

Здесь, у их подножий, самое время сделать привал. И если ты, читатель, откажешься следовать за мною дальше, я не могу винить тебя. Дорога сия – нелегка.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Нациальные отношения в Содружестве

Одна из наиболее сложных задач, встающих перед переводчиком, --">