Раймонд Элиас Фейст (Фэйст) , Дженни Вурц - Дочь Империи

брови. Мара крепко зажмурилась. Если бы только она могла с такой же легкостью погрузить во тьму весь окружающий мир, никому не удалось бы ее найти. Но звук шагов прекратился, и раздался голос верховного отца-наставника:

— Что побудило тебя к такому кощунству, воин? Ты нарушил самый священный обряд!

Ответ не заставил себя ждать:

— Мы пришли за властительницей Акомы!

Властительницей Акомы… Как холодная сталь кинжала пронзает грудь, так пронзили эти слова душу Мары. Короткая услышанная фраза перевернула всю ее жизнь. Ее разум восставал, ей хотелось выкрикнуть отчаянный протест, но она заставила себя сохранять спокойствие. Никогда не опозорит она своих предков публичным выражением горя. Медленно поднявшись с колен, она ровным голосом отозвалась:

— Я здесь, Кейок.

Верховный отец-наставник направился к Маре; жрецы и жрицы, все как один, следили за ним взглядом. Вот он остановился перед ней, и священные символы, которыми было украшено его ритуальное облачение, ярко сверкнули, когда он подал знак одной из жриц; та тотчас же поспешила встать с ним рядом. Потом он взглянул Маре в глаза и прочел в них тщательно скрываемую боль.

— Дочь моя, очевидно, наша Хранительница Мудрости предназначила тебе иной путь. Ступай, и да пребудут с тобой ее любовь и милосердие, властительница Акомы.

И он слегка поклонился.

Мара поклонилась в ответ, а затем передала жрице свое полотняное покрывало. Не заметив, как завистливо вздохнула Ора, она наконец обернулась, чтобы взглянуть в лицо тому, чье появление так круто переменило ее судьбу.

На нее был устремлен взгляд усталых глаз стоявшего почти у самого занавеса Кейока, военачальника Акомы. То был закаленный в сражениях воин с прямой и горделивой осанкой, которую он не утратил за сорок лет верной и трудной службы. Сейчас весь его вид выражал готовность немедленно встать рядом с девушкой, предложить ей руку для опоры или даже загородить собой, если напряжение окажется для нее слишком сильным.

Бедный, беззаветно преданный Кейок, подумала Мара. Ему и самому нелегко далась миссия вестника горя. Она не разочарует его, не уронит чести семьи. Поставленная лицом к лицу с трагедией, она сохраняла выдержку и достоинство, приличествующие властительнице знатного рода.

Кейок поклонился своей госпоже, когда она приблизилась к нему. Позади него стоял высокий молчаливый Папевайо, лицо которого, как всегда, являло собой непроницаемую маску. Самый сильный воин в гвардий Акомы, он состоял при Кейоке одновременно и помощником, и телохранителем. Он поклонился и отвел в сторону занавес, чтобы открыть проход для Мары.

Мара слышала, как оба одновременно шагнули, чтобы встать по обе стороны от нее; при этом Папевайо занял место на один шаг позади, в точном соответствии с этикетом. Она безмолвно провела их по садовой террасе, отделяющей внутренний храм от наружного; затем они пересекли колоннаду наружного храма, и проследовали через длинный входной коридор, мимо великолепных фресок, передающих содержание различных историй о богине Лашиме. Цепляясь за любую возможность хоть как-то унять сокрушительную боль, Мара заставляла себя вспоминать каждую легенду, представленную на этих фресках: как богиня перехитрила Туракаму, Красного Бога, ради спасения жизни младенца; как она обуздала гнев императора Инчолонганбулы и не позволила ему стереть с лица земли город Мигран; как она открыла первому мудрецу тайну письма. Проходя мимо самой любимой своей фрески, Мара зажмурилась. Здесь было показано, как богиня, приняв обличье жалкой старухи, решила спор между земледельцем и его женой. Мара отвела взгляд от этих образов, ибо они принадлежали к тому миру, который ныне ее отверг.

Скоро, слишком скоро они достигли выхода. Прежде чем начать спуск по истертым мраморным ступеням, Мара на мгновение задержалась. Внизу, во дворе храма, расположился в ожидании небольшой отряд гвардейцев в ярко-зеленых доспехах Акомы. На некоторых из них виднелись повязки, наложенные, очевидно, на свежие раны, но все отсалютовали ей, как полагалось, прижав кулак к сердцу, едва она показалась на виду. Мара с трудом подавила страх: если уж в эскорт приходится назначать раненых солдат, значит, исход сражения воистину плачевен. Многие доблестные воины погибли. И из-за того, что Акома оказалась вынуждена явить миру столь очевидное свидетельство своей слабости, Щеки Мары вспыхнули от гнева. Возблагодарив богов за то, что --">