Раймонд Элиас Фейст (Фэйст) , Дженни Вурц - Дочь Империи

уничтожила. Если это не мастерская победа в Игре, значит, я ничего в ней не смыслю. — Он примолк, но после недолгого колебания заговорил снова. — Этот пес Джингу слишком много возомнил о себе. Вполне допускаю, что он намеревался разделаться с тремя противниками: с тобой, с властителем Анасати, а напоследок и со мной. Выходит, мы с Текумой некоторым образом в долгу перед тобой, хотя, конечно, не забота о наших интересах побуждала тебя к действию. — Несколько мгновений Имперский Стратег испытующе вглядывался в Мару. — Прежде чем мы расстанемся, хочу тебе сообщить: я бы позволил Джингу убить тебя, если бы так распорядилась судьба. Но сейчас я рад, что жива ты, а не он. Тем не менее моя благосклонность имеет очень ограниченные пределы. Доныне ни одна женщина не щеголяла в белых с золотом одеждах, но это для меня еще недостаточное основание, чтобы считать твое честолюбие менее опасным.

— Ты чересчур льстишь мне, господин. Все мое «честолюбие» сводится к одному: я хочу видеть, что мой сын растет в мире и спокойствии, — ответила Мара, несколько ошеломленная этим признанием.

Альмеко водрузил шлем на голову и мановением руки подозвал стражу.

— Право, не знаю, — Альмеко словно размышлял вслух, — кого следует опасаться больше: одержимого честолюбца или того, кто борется за жизнь? Хотелось бы надеяться, что мы станем друзьями, властительница Акомы, но чутье подсказывает мне, что ты опасна. Поэтому давай согласимся на том, что сейчас у нас нет причин ссориться.

— И я благодарю за это богов, господин, — ответила Мара, склонившись в поклоне.

Альмеко вернул ей поклон и удалился, чтобы принять ванну. Когда Мара вышла вслед за Стратегом из сада, к ней немедленно подошел Кейок.

— Вайо?.. — выговорил он.

Мара горестно качнула головой: скорбь была общей.

— Он умер как воин, Кейок.

Лицо военачальника не выражало никаких чувств, когда он произнес:

— Никто не может требовать большего.

Прекрасно понимая, что Накойя сейчас показывает себя во всем блеске в многотрудных хлопотах размещения гостей и вполне может еще какое-то время управиться без нее, Мара предложила:

— Проводи меня, Кейок, до поляны моих предков.

Военачальник умерил шаг, подстраиваясь к шагу своей хрупкой хозяйки, и молча открыл перед ней боковую калитку. Когда они отошли от господского дома и гул голосов сменился щебетаньем птиц, Мара вздохнула:

— Нам будет нужен новый командир авангарда.

— Приказывай, госпожа, — отозвался Кейок.

Но Мара решила придержать свое мнение при себе.

— Кто лучше всего подходит для этой должности?

— Мне не по нутру говорить это, — с неожиданной горячностью ответил военачальник, — но нет никого достойнее Люджана, хотя иногда он позволяет себе возмутительное нарушение приличий. Тасидо служит дольше и лучше владеет мечом… но я не встречал офицера, равного Люджану в вопросах тактики, стратегии и руководства людьми, с тех пор… — Он поколебался, но потом решительно договорил:

— Да, с тех пор как погиб твой отец, госпожа.

Мара подняла брови:

— Настолько хорош?

Кейок улыбнулся, а это случалось столь редко, что Мара от неожиданности чуть не споткнулась и остановилась на месте.

— Да, настолько хорош. Он прирожденный вожак. Именно поэтому Папевайо так быстро привязался к шельмецу. Если бы твой командир авангарда восстал из праха, он сказал бы то же самое. А случись так, что властитель Котаи остался бы в живых, Люджан, вероятно, уже сейчас был бы командиром авангарда.

От Мары не укрылся оттенок боли, прозвучавший в голосе Кейока, и она поняла, сколь много значил Папевайо для старого служаки, любившего его, как сына. Но затем возобладали навыки цуранской самодисциплины, и верный военачальник снова стал таким, каким она знала его с детства.

Мару обрадовал выбор Кейока.

— Значит, Люджана назначаем командиром авангарда, а его место займет кто-нибудь из сотников.

Они шли под деревьями, где когда-то Папевайо, преклонив колени, просил как милости позволения умереть от собственного меча. Мара знала, что скорбь о его гибели еще долго будет сжимать ее сердце. Но сейчас она размышляла о том, что могло бы случиться, если бы она не переиначила традицию, связанную с черной повязкой осужденного. Вдоль спины пробежал холодок: на какой тонкой нити висела ее жизнь!

На этот раз неожиданно резко остановился Кейок. Впереди высилась живая изгородь, преграждающая вход на поляну, и по традиции --">