Никита Львович Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

еще какой-то неписаный закон, видимо, еще какая-то примета предвещала мне несчастье, иначе он не был бы так нагл.

– Иди, иди, – повторил он, – и помни: плох тот "отпетый", кто, вступив в царский коридор, оглядывается назад.

Кажется, я это уже слышал – от Мэлори? от Степана? Он тоже был очень начитан… Впрочем, все равно. Не обязательно вычитать: все хорошо придуманное, хорошо сформулированное уже было когда-то и кем-то сказано, написано… все равно… думаем, что говорим свое, а повторяем наизусть чужое…

Я шел под волнующимися клыками по прогибающемуся полу. Что-то детское, подпрыгивающее было в этом проходе… (Когда-то в детстве я прыгал на батуте на пружинящей кровати. Вверх – вниз, вверх – вниз – меня подбросило, и я с силой бровью приложился об угол, нависший над кроватью опасным утесом.) Сейчас мне захотелось потрогать, попробовать, какие они – клыки, нависшие над царским коридором. Я подпрыгнул, протягивая руку вверх, но не допрыгнул, не дотянулся. Зато когда я приземлился, пол вспучился и клык опустился до самой моей вытянутой руки. Я сжал его. Он тоже был мягок… Вот когда меня зашвыряло на черных, словно резиновых, волнах, вверх – вниз, вверх – вниз. Я потерял равновесие и, бренча, словно самовар, брошенный под откос, покатился вниз? вверх? под ясные очи того, кого мечтал убить всю жизнь. Я сжимал меч, я старался не напороться на него. Я старался не потерять его… Меня выбросило, выдавило из царского коридора на твердые плиты зала… "Наверное, – подумал я, – я выгляжу смешно".

Я поднялся, сжимая меч. Я увидел расширенное от удивления око дракона. Оно было больше меня. Оно было огромно, и веки его чуть подрагивали и помаргивали.

"Он, действительно, стар, – подумал я, – он – стар и изумлен, он не успел собраться, он не ожидал такого… Он погиб".

И я дважды ударил дракона в сочленения шеи, гигантской шеи, словно бы уходящей, врастающей в землю. Я услышал не просто взрыв, я услышал, как разламывается планета, и потерял сознание.

Эпилог

Было холодно. Очень холодно. Я открыл глаза. Я увидел бледное небо и замерзающую землю. Я увидел прозрачное пламя костра, и очень скоро, боком-боком, подгребая клешнями, вынырнул Тарас. На его плоской полупрозрачной спине лежала вязанка хвороста. Сноровисто и ловко он швырнул ее в костер. Искры полетели к небу.

– Тарас, – тихо сказал я.

– Ага, – подтвердил он и пощелкал клешнями, – сейчас вся нечисть из пещер и коридорчиков на божий свет выползла, такие монстры ходят – мое почтение. От Джорджи, – Тарас развел клешнями, – к Джекки. И то… умирать, так всем вместе.

– Что случилось? – спросил я и попытался приподняться. Мне это не удалось. – Что произошло?

– Да то и произошло, – хмыкнул Тарас, – что в лабораториях сплошь халтурщики, бракоделы… Наверх тебя швырнуло – ай-ай-ай, – Тарас завращал буркалами, – я думал, цел не будешь. Ничто… Оклемался. В отличие от планеты.

– Я убил дракона, – тихо сказал я.

– Умница, – я услышал смех Тараса, я увидел, как трясется его приплюснутое тело, – ты планету убил. Планета-то и была драконом. Они срослись, слились, сцепились… Вот какое дело.

Я закрыл глаза. Остывающий шар, шар, когда-то теплокровный, живой, ныне мертвый… мертвый.

– Извержения часто бывают, – услышал я сквозь тьму голос Тараса, – может, и оклемаемся. Агония длится долго. Будем надеяться.

--">