Олег Александрович Койцан - к чему стермится Ураган?

раздумии,

его рука сама коснулась ножен, погладила, утвердилась, замерла поверх путаницы-вязи их неземных узоров.

«Благоговение и Ужас» – Божественной работы Оружие. Его образ – тавро, навечно выжженное на моей памяти. Пожизненная метка, болезненно напоминающая, даже утверждающая, мою неестественную, противоречащую самой природе человека, исключительность.

Ножны – четыре устало откинутые крыла попарно светлой и темной бронзы – облекали, окутывали, укрывали стройное тело Меча. Оставляя непосвященному зрителю наивно восторгаться своей поверхностью, обманчивые извивы которой, бесконечно переменчивые (словно легкие всплески хаоса) заманивали взгляд, останавливали его на себе, пленяли, отводя от более важного.

Эфес.

Рукоять была удивительным продолжением ножен. Или это ножны плавно переливались в рукоять? Эфес и ножны – единое целое, и одно проистекало из другого. Это казалось невозможным,.. но это было так.

Эфес. Две длинные, нежно оплетающие одна другую, чешуйчатые шеи, они, к вершине рукояти, плавно разбегались,.. и вновь устремлялись друг к другу, увенчанные искусной работы драконьими главами: изящной, тонких линий, точёной – СЛОВНО ЖЕНСКОЙ – головкой, цвета теплых оттенков меди, ищущей прикоснуться, ласково прильнуть к иной – массивной, угловатой, почти уродливой башке грубой черной бронзы, застывшей в отчаянном, диком порыве к НЕЙ. Они силились соединиться, но их болезненно-видимому стремлению быть вместе, мешало препятствие: маленький, невзрачный, простой белый камушек – единственное инородного материала украшение Оружия.

Таков был Меч, пока он дремал вне дела.

Но Он оживал… В знойном вихре битвы бронза теряла оттенки. Наливалась черным и белым… Красота Его бесконечно ширилась, переходя порог возможного (для человека), и обращалась ужасом непостижимого – для человека. И даже незрячему невыносим тогда был Его облик. И лишь разум Хранителя – избранника Меча – мог устоять перед столь великим потрясением… Ножны. Ножны – они, просыпаясь, разбегались в стороны четырьмя ажурными лепестками. Уплотняясь преображались, обращаясь двумя парами (черный и белый) лучей Его сияющей гарды, и обнажая этим своим движением ослепительное тело Меча, – Его Клинок.

Клинок. В толщину – волос. Тоньше волоса. Плоскость в два измерения – третье терялось, сходило на нет, исчезало... и вновь рождалось бесконечностью, при взгляде в неизмеримые глубины Клинка.

Тьма и свет. Два цвета неистовой первородной чистоты – каждый, безраздельно владея лишь одной, от лезвия и до лезвия, стороной Клинка – вырывались, не смешиваясь, вовне неземным нереальным сиянием…

И главное. Ценой добровольно отданной жизни – и только так – немногие избранники жертвователя обретали… выкупали, выторговывали КРУПИЦУ вечного знания.

Смерть? Достаточно прикасновения к обнаженному Клинку: и светлая Его сторона – обладание любым сокровищем, истинного для этого мира, знания; темная – познаешь самого себя и все принадлежащие тебе радости и печали… Все рождения с начала времен: счастье и горечь, подвиги и преступления, бесчестье и слава, и потери… потери, потери – жестокое знание, и неверное, колеблющееся, не принадлежащее времени; та жизнь? эта? третья? четвертая? – все изорвано, все смешано, и большее рассеяно по ветру клочьями.

Так просто: любая тайна – не тайна, успевай лишь кормить чудовище живыми сердцами. И рос, наливался весом, с каждой новой смертью, тот неприметный белый камушек, в нужде обращаясь маленьким Солнцем, питающим своим жарким светом силы Хранителя.

Пропасть!

Всадник очнулся. Но поздно. Слишком нелегок был путь из глубин памяти в действительность…

Его конь, давно, казалось, уставший сопротивляться, и теперь недоверчиво, но притихший, смирившийся: его конь вдруг испуганно вспрянул, затрепетал, и неистово прыгнул вперед! И рухнул вниз! Вниз, вниз – сквозь тонкий трепет искажений; сквозь туман, оставляя вослед в нем широкую чистую рану… И вонзились в придонную мглу, расплескивая врозь ее вязкие липкие клочья.

Человек. Ослабев от боли в изломанном диким ударом теле, он сумел взять с собой в забытье – предсмертное забытье – единственную подлинную для себя драгоценность. Человек: судорожно сжимая руками эфес Меча, он вывалился из седла. Упал на

--">