Тереза Эджертон - Ожерелье королевы

вывалилось из сточенной червями деревянной рамы, на стене были беспорядочно прибиты несколько вывесок. «Лавка старьевщика. Бутылки, кости, ветошь», — гласила одна. «Старое платье. Замечательная одежда для джентльменов, леди, гоблинов и гоблинок. Почти даром», — подхватывала другая. Третья, тоже выгоревшая, но написанная более уверенным почерком, сообщала: «Покупаем и продаем старое железо, книги, диковинные и старинные вещи. Обращаться к хозяину лавки».

— Если я не ошибаюсь, это — здесь.

Ко входу спускались две ступеньки. Дверь громко заскрипела, когда Вал ее толкнула, и где-то в глубине глухо звякнул колокольчик.

Воздух внутри был такой спертый, что Софи закашлялась. По сторонам, куда ни взгляни, лежала пыль и царил полный беспорядок: неровные груды книг и бумаг, кучи изношенной одежды, темной от плесени, в беспорядке навалена сломанная мебель, горками составлены битая посуда, потускневшее серебро, древние чайники.

И повсюду бутылки и пузырьки — из-под лекарств, чернил, благовоний, пыльные винные бутылки, на дне которых сохранился засохший осадок, бутылки из зеленого и синего стекла, всех мыслимых форм и размеров, поблескивали в свете обшарпанного светильника, подвешенного к ржавой железной скобе.

Софи содрогнулась при виде осадка на дне бутылки. Однажды ей пришлось держать в дрожащих ладонях подобный сосуд — тонкую склянку, на дне которой лежала горсть серебристого пепла и клочок пергамента с неаккуратно нацарапанной ужасающей новостью: «Ваша принцесса-чародейка мертва. Оставьте опасный путь, которым вы следуете, пока вы всех нас не погубили».

— Химена погибла. Ее предали и убили наши соплеменники, — зашептала Вал на ухо Софии; та очнулась от страшных воспоминаний. — Нам остается только надеяться, что ей удалось каким-то образом сохранить жизнь ребенку.

В другом конце комнаты зашуршала бумага; судя по звуку, кто-то стремительно удалялся по невидимому проходу. Скелеты, разодетые в пышные лохмотья и подвешенные в ряд к балке в дальней части помещения, начали раскачиваться, как трупы на виселице. Затем с громким скрипом отворилась дверь в глубине комнаты и на свет вышла совершенно гротескная фигура. Софи тихо ахнула.

Это был старый, очень старый гоблин, принадлежавший к народу, представителей которого не часто увидишь, — к горбачам; долговязый, длиннорукий, длинноногий, из-за горба его шея была сильно согнута вперед. Он просто олицетворял собой гоблинскую респектабельность, хотя и сильно потрепанную: просторная, табачного цвета куртка, заношенные коричневые камзол и штаны, серые шерстяные чулки, но на башмаках — серебряные пряжки, а его мелко вьющиеся седые волосы завязаны на затылке черной атласной лентой — все это олицетворяло невероятное превосходство над соседями — скромными олухами и толстопятами.

Увидев посетительниц, он заметно удивился.

— Леди…— начал он, но затем его цепкий взгляд приметил нечто, и старик очень низко поклонился. — Вы пришли за ребенком?

Вал приподняла вуаль, вытащила длинную блестящую шляпную булавку, украшенную жемчужиной, и заколола вуаль так, чтобы та мягкими складками спадала назад.

— Возможно. Сперва нам нужно многое выяснить. Во-первых — как такое дитя попало под твою опеку?

Горбач снова поклонился.

— Девочку оставили на мое попечение вскоре после рождения, мадам. Ее мать произвела ее на свет в комнате наверху, прожила здесь некоторое время, но следующим летом вынуждена была поспешно уехать. Увы, я не могу сказать, что девочка все еще находится под моей опекой. Я заботился о ней, как мог, пока она лежала в колыбели, но она подросла и с годами стала неуправляема.

Вал сделала шаг вперед, и свет упал на ее лицо. Вуаль была ей действительно необходима, и пусть лицо ее не было красивым, случайный прохожий с первого взгляда запомнил бы его — эти гордые темные глаза, характерный нос с горбинкой и яркие алые губы.

— Такие дети зачастую трудно поддаются воспитанию, они чрезвычайно склонны к упрямству и своеволию. Если конечно, не попадут в руки воспитателя, знающего, как привить им послушание. — Вал жестом выразила нетерпение. — Итак, девочка оказалась неуправляемой. И что дальше?

— Она одичала. Большую часть времени живет на улице, хотя в плохую погоду все-таки приходит. Она сейчас здесь. — Опять среди наваленного грудами хлама послышался шорох и мускусный, звериный запах пронзил застойный воздух.

Софи нервно огляделась. --">