Виктория Сергеевна Кош - Служители Тени

– Это невозможно, Торн.

Дейна протянула руки, чтобы обнять. Последняя ночь им оставалась, последние часы нежности. Торн уклонился от объятий и быстро пошел к лестнице, ведущей с террасы. Лишь осколки бокала захрустели под сапогами.

Клоун Раймар был звездой городского Рынка. Хочешь посмеяться? Приходи на Рынок. Хочешь поплакать, призадуматься, погрустить из-за неизбежного? Приходи на Рынок. Ни в одном театре не увидишь, ни в одном приезжем балаганчике не найдешь того, что показывал Клоун Раймар между рыбным и цветочным прилавком.

Один его облик привлекал больше зрителей, чем все актеры городского театра. Клоун Раймар был уродцем, диковинкой, вроде женщины с бородой или вечного ребенка. Но если бородатые женщины и взрослые ростом с детей иногда встречались на Шеллене, то Клоун Раймар был такой один. Его лицо прорезали глубокие морщины, во рту не хватало зубов, белесые выцветшие глаза вечно слезились. Одни говорили, он был таким с рождения; другие уверяли, что он сморщился, как только наступил возраст взросления – три октины. Завороженные взгляды провожали Раймара, куда бы он ни пошел. А за взглядами в потрепанную, как и он, серую шляпу сыпались монеты.

Сам Раймар на расспросы, которые обычно случались в дешевых портовых кабаках города, говорил, что он родился на корабле, где его поцеловала Искра. После этого даже самые пьяные переставали любопытствовать. Искру боялись все. Она грела недра Годана, кипятила воды Раскаленного моря, встреча с ней грозила гибелью всему живому. Даже Тень уступала дорогу Искре, своей жуткой матери. Лишь покровительство великого Йордэма стояло между людьми и Искрой, и, должно быть, громадна была любовь Йордэма к Клоуну Раймару, раз поцелуй Искры не обратил его в пепел, а всего лишь превратил его лицо в печеный клубень оккру.

Клоуну Раймару было четыре с половиной октины, как он утверждал, но проверить его слова было нельзя. После наступления возраста взросления люди почти не менялись, и, глядя на красавицу в окне сложно было сказать, отметила ли она свою третью октину или приближается к пятой, что ей исполнится завтра – четыре или шесть. Тем страшнее было смотреть на Раймара, который (это в четыре то с половиной октины!) выглядел как развалившийся старый корабль, вернувшийся после плавания по Раскаленному морю.

Лишь один человек на Шеллене знал, что Раймар на самом деле намного старше. Впервые Торн встретил его дома, на Экре, когда ему самому едва исполнилась октина. Уже тогда лоб Раймара прорезали первые морщины. Он держал лавку с мелочами в торговых рядах, мог отремонтировать что-нибудь несложное. Именно в его лавке маленький Торн видел часы, которые остановились. Раймар был неприветлив с детьми. Но, несмотря на это, а, может быть, благодаря этому, Торн хорошо запомнил его лицо: нос как у хищной птицы, впалые щеки, цепкий взгляд маленьких глаз из-под нависших бровей. Он сразу узнал Раймара на шелленском Рынке, хотя с тех пор прошло много октин. Так много октин, что этому могло быть только одно-единственное объяснение, и от невозможности этого объяснения, от ужаса перед этим объяснением, Торн предпочитал не узнавать Раймара.

Но сейчас ему был нужен именно он.

Завернувшись в плотный коричневый плащ, Торн стоял у края рыбного прилавка и наблюдал за представлением Раймара. В нос ему бил резкий запах сырой рыбы, в уши – гортанный гогот зрителей, а шутки Раймара, совершенно несмешные в его состоянии, отъедали секунды от жизни Дейны. Торн стискивал рукоять меча и мучился от невозможности покончить с этим балаганом одним ударом.

Наконец прозвучала последняя шутка, последняя монета упала в шапку, Раймар отвесил последний поклон, и кусок зеленого бархата, весь в проплешинах и пятнах, растянулся на деревянной раме: импровизированный занавес в импровизированном театре Рынка. Зрители потихоньку расходились. Торн не шевелился. Из-за занавеса доносилось щелканье замков, кашель, шелест ткани, звон пересыпаемых монет. Наконец Клоун Раймар в своей серой шляпе, нахлобученной до самого носа, стянул зеленую тряпку, собрал деревяшки, прикрепил их на сундучок, взвалил его себе на плечи.

– А я все думал, хранитель, когда же ты придешь ко мне…

Голос у Раймара был скрипучий, уставший. Он словно просил о снисхождении, но сейчас Торн не смог бы пожалеть и младенца.