Автор неизвестен - Освобождение

могу, когда меня кто-нибудь использует, кроме одного зануды, да и то для удовлетворения его мерзких потребностей.

— Твоих, заметь, тоже. Мне нравятся огненно-рыжие с зелеными глазами, представляющие собой смесь Августина, Филипа К. Дика и дона Кастанеды. Но мне не нравится, когда они так правы. Я процентов на семьдесят уверен, биологически мы, скорее всего, мертвы и, возможно, червяки с Ваганьковского и…

— Преображенского.

— И Преображенского кладбищ уже заработали отрыжку, обгладывая два костяка — изящный и не очень.

— Изящный мой?

— Ну, если ты назовешь изящным мой…

— Хорошо, дальше.

— Итак, пошлое слово «душа» приобретает хоть какой-то смысл. Наши, назовем их, души болтаются между чем-то и чем-то, удерживаемые кем-то или чем-то, кому выгодно их использование.

— У тебя талант на очевидности.

— Венусь, гениальное всегда очевидно. Только очи, которые его видят, редки как брильянты в навозных кучах.

— Мне сбегать за лавровым венком, Цезарь?

— Нет, Клеопатра, лучше прикажи принести смоквы. Ситуация куда более похожа на ту, со смоквами. Распутываем логический клубок с самого начала. Меня беспокоят те двое, которых я видел перед прибытием…

— Ты знаешь, когда я чиркнула по венам, отключаясь, я тоже видела каких-то двоих, переливающихся как радуга. Это называется предсмертный бред. Ты говоришь, что они вышли из стены. У нас в подъезде жил на первом алкаш — он регулярно пытался в стену пройти. По-моему, у тебя немножечко крыша с места тронулась, когда ты меня увидел… — у этой романтичной особы периодически бывают та-акие приступы реализма, что становится страшно.

— Молчи, — я крепко обнял ее.

Этот мраморный профиль в темноте, по-моему, до конца моих дней будет преследовать меня. Как хорошо вот так стоять, вдыхая запах ее волос, ощущая биение ее жизни сквозь ее кожу, чувствовать ее дыхание. Может быть, ее тепло когда-нибудь растопит некоторые ледяные страницы, запрятанные в мою подкорку…

— Иди сюда, — я потянул ее на диван — Когда ты близко, мне лучше думается.

— Завтрак остынет…

— Париж стоит обедни. Наше сосуществование тоже стоит. Хотя бы завтрака.

Мы легли рядом, прижавшись друг к другу и, закрыв глаза, прислонились друг к другу лбами. В такой ситуации совершенно не нужно громко говорить — достаточно шепота.

— Первый раз я получил доступ в Мир, когда меня чуть не убили. Критическое состояние какой-то из моих подсистем что-то делает с реальностью. Если в тот раз это была труба, то в этот раз — пистолет. Что-то, что разделяет продолжение и прекращение жизненных функций, служит переключателем входа в мир. Первая полусмерть включила, вторая — выключила проход и выкинула меня сюда. Ты почему-то тоже оказалась здесь.

— Ну, это-то ясно. Я за год, проведенный здесь до нашей смерти, насквозь пропиталась гиацинтовым ароматом фантазий. Куда мне еще было пойти? И потом, один, ты здесь бы сошел с нарезки полностью, — она чмокнула меня в лоб, — а я пока что единственный, как она называется? Единственная контргайка.

— Гиацинтовыми были твои духи, когда мы встретились в метро…

— Нет. Это был запах мечты. Мы оба не знали, чего хотели, но ужасно хотели чего-то.

— Мы хотели взорвать нашу жизнь. И мы ее взорвали.

Я почувствовал, что она открыла глаза. Паритетно открыв свои, в который раз утонул в зеленоватой глубине ее мыслей.

— Почему я каждый раз тону в твоем взгляде?

— Потому что каждый раз забираешься своим взглядом слишком глубоко. Ты каждый раз смотришь мне в глаза так, как будто видишь их в последний раз и хочешь всосать все мои мысли разом. Я не могу выдержать твой взгляд. «Твой взгляд сокрушает разум, Сын неба».

— Ва аиу ашхе этцара гео, ахи. Твой взгляд просто выключает разум. Давай думать дальше, а то у нас талант уходить от темы в расцвеченные солнечными пятнами джунгли изящных переливов фантазии. Sweet-talking всегда подождет. Вторая полусмерть (или все-таки смерть?) прекратила мой доступ. Я не могу выбраться. А если не могу выбраться, то, подозреваю, что не смогу и открыть вход.

— Если ты не можешь выбраться отсюда, почему тогда письмо очутилось здесь?

— Я же отправил посылочку. К которой, кстати, по-моему, кто-то приложился мягкой лапкой. Может, здесь завелся третий?

— Не думаю, — ответила она, краснея как свежий помидор.

— Тогда получается, что тут система «Ниппель» в прямом смысле слова

— ?

--">