Алексей Анатольевич Федорочев - Лось 3

если не хочу опять разожраться до неприличных размеров. Что ж, скромность герою пойдет только на пользу во всех смыслах.

Сопровождающая меня Соня, увидев Дуню за рулем, тяжело вздохнула:

– Михаил Анатольевич?..

– Хочу немного проветриться!

– Михаил Анатольевич! – возгласом высказала она мне все свое возмущение.

– Хочешь за Тоней? – осадил ее вопросом, заставившим заткнуться.

Вынырнувшая из токсикоза Света оценила зад моей второй помощницы и… у меня теперь нет второй помощницы. Ничего страшного с Тоней не случилось – и на Сахалине люди с ее должностью и достатком свое счастье находят, но одной шпионкой Младшего в моем окружении стало меньше. Заменившая ее невзрачная серая мышка явно негласно отчитывалась мое первой жене, но через своих помощниц-секретарш я проводил исключительно легальные дела. К тому же новая девица отличалась завидным профессионализмом, а расклады Светику я и так давал самые честные, памятуя, что вообще-то она сядет когда-нибудь на трон, временно занятый сейчас моей задницей «и.о.». Хочу я – не хочу, а свою смертность приходилось учитывать.

– Михаил Анатольевич! – продолжила бубнить помощница, но уже не так резко.

– Три часа, Соня, я погуляю три часа и вернусь.

– Я арестую вашу Дуню за опасное вождение! – высказала она новое предупреждение.

– Софья, ты хочешь со мной поссориться?.. – обернулся к девушке.

Даже Краснова с Забелиной не гнали волну на мою личную водительницу и ее стиль вождения, принимая гонщицу за мою отдушину. Напрасно, потому что я сам охеревал от крутых виражей, хотя, не скрою, видя постные физиономии сопровождения уже после гонки, тихонько злорадствовал. Что самое приятное – местных дорожных правил Авдотья не нарушала принципиально. Просто талант. И деньги, позволившие его раскрыть. При условии, что казенных средств, выделенных на мое содержание, я на Дуню не тратил, обходясь дивидендами от «СалемитНикеля», некрасивую шоферку считали моей личной блажью и негласной формой протеста против тотального контроля. Но… они все еще не понимали наших взаимоотношений. Я Дуне доверял. Доверял больше, чем даже женам, которых любил. И эта нить веры и свободы, связавшая нас, была прочнее, чем любые другие узы.

– На все деньги, – сказал, втискиваясь на переднее сидение.

– Что-то вы отяжелели, Мих-Толль…

– Сам знаю! – огрызнулся на ее нелестное замечание, – Час. Выиграй мне час.

– Помотает! – предупредила водительница, оглядываясь на судорожно рассаживающийся по машинам эскорт.

– Мне нужен час, а все остальное – по… по барабану!!!

– Тогда пристегнитесь и держитесь!

В январском сумеречном парке пахло мокрым снегом, замерзшей хвоей и неожиданно весной. Что тому послужило причиной – не знаю. Может быть, внезапно мягкая для середины зимы погода. Может быть, мои личные ожидания и ассоциации.

– Не замерз? – голос приблизившейся Ирины Николаевны был полон участия и домашнего уюта, которого, несмотря на все усилия жен и двора, мне не хватало ни в Кремле, ни в домах моих официальных супруг и их немногочисленной оставшейся в итоге моих действий в Москве родни.

– Не холодно, – откликнулся будничной фразой, осторожно сканируя пространство по эмофону. Но, как ни старался, ничьих чужих эмоций так и не уловил. Бабуля пришла на встречу одна.

– Вот уж не ожидала, что соскучишься! – добродушно заметила собеседница, как я, забираясь на лавку с ногами и усаживаясь на спинку скамейки.

– Тебе не страшно? Хоть иногда? – внезапно спросил не то, что собирался, а то, что было на душе.

– Всадниц отучают бояться.

– А дети? Как всадницы воспитывают детей?! – задал еще один вопрос из любопытства, а не из необходимости.

– В лучшем случае – кормят приносимых младенцев до полугода. Догадался?.. – в ответку достался мне тоскливый вопрос.

– Ты ровесница Сомова. Вы не могли не встречаться.

– Встречались. И что?..

Мне надо было выговориться. Выговориться в том, что не поймут ни жены, ни Беренгольц, ни Воронин, ни Кудымов…

– Представь: ты оживаешь и живешь с чистого листа. Вокруг тебя роятся какие-то интриги… а ты их не понимаешь. Но есть еще одно: ощущая свою чуждость, ты раз за разом натыкаешься на нестыковки. И однажды… однажды ты прозреваешь. Не потому, что ты такой умный, умом я и сейчас не отличаюсь, одна надежда – империя переживала правителей похуже меня. Скажу сразу: я не проницательный и не --">