Яна Лехчина (Вересковая) - Змеиное гнездо

заборами, плыли над обожженной землей и телами, небрежно сброшенными в сугробы. Деревня была до смешного маленькая, а все туда же – бунтовать. Ярхо сделал еще несколько шагов и остановился. Окинул немигающим взглядом: зимний лес, дым, плачущие женщины. Одна отползала от воинов Ярхо на коленях, утягивая за собой девушку, видимо, свою дочь. Путаясь в шерстяных платках, мать закрывала белокурую девушку руками, будто надеялась защитить. У груды трупов сидела старуха и, заливаясь слезами, целовала лицо убитого мужчины. Кто прятался, кто причитал, зарываясь в снег, – стоял нестройный гул женских голосов.

Это началось с тех пор, как с севера поползли слухи: мол, видели в Девятиозерном городе дракона, огромного, как гора, и белого, точно морская пена. Слова передавались из уст в уста, и с каждым пересказом дракон становился все больше и страшнее. Говорили, что он – Кагардаш, Тхигме, Ятобар, Хьялма: сколько легенд, столько и имен. Говорили, он летел с севера, чтобы уничтожить своего мятежного брата, и дни Сармата-змея были сочтены.

Деревенские жители устали от непомерной дани и взбунтовались, стоило мелькнуть призрачной надежде. Глупые люди, горячие головы: белый дракон далеко, а Сармат – близко. От сегодняшней деревни до Матерь-горы – два дня дороги, и это расстояние Ярхо и его рать преодолели за полтора.

Под каменной ступней скрипнул снег.

– Пожалуйста, – захныкала женщина, закрывая дочери лицо так, что шапка соскользнула со светлых кудрей. – Не трогай ее. Она еще малая.

Девушке было лет четырнадцать, не меньше, и ее мать, красная от рыданий, боялась не зря. Разве в деревнях не знали, кого Сармат требовал себе в дань? Ярхо тяжеловесно шел по подворью – слишком страшный, слишком угрожающий, и женщина, выпустив дочь, бросилась ему в ноги.

– Пожалуйста, пожалуйста, оставь ее!

Губы – синюшные, глаза – впалые и алые от слез; от них лучиками разбегались морщинки. Из-под шерстяных платков выбилась бледно-рыжая прядь. Пальцы, огрубевшие от работы, вцепились в каменные сапоги.

– Пожа…

– Прочь, – гаркнул Ярхо, отталкивая ее коленом.

Женщина завалилась набок. Ее дыхание сбилось, а шерстяные платки раскинулись по снегу. Ярхо перешагнул через нее, но даже не взглянул на светлокудрую девушку, даром что та заливалась в крике: «Матушка! Матушка!»

Дурные. Дурные и несчастные. Не было человека, способного вызвать в Ярхо жалость, но он и не собирался никого забирать: если Сармат хочет новую девку, пусть прилетает сам. Чтобы подавить бунт в такой маленькой деревне, достаточно вырезать всех мужчин, и сегодня люди Ярхо не трогали женщин – кроме тех, что сами бросались под нож.

Ратники еще ходили между домов, проверяя, не затаился ли кто. Небо пятнал дым, выливающийся из разрушенных горниц, над лесом беспокойно кружили птицы. Вороны садились на разбитые заборы, приглядывая себе кусок получше, и среди них, лаково-черных, чужеродно белела сова.

Сова. Посреди дня.

Крупная птица со встопорщенными перьями, отливающими сизо-голубым. Похоже, она ослепла от солнца – сидела неустойчиво, кое-как зацепившись когтистыми лапами, и крутила головой, будто силилась что-то рассмотреть…

– Предводитель! – крикнули зычно, совсем по-человечески. – Предводитель!

Под началом Ярхо ходили не только каменные воины. Были и смертные мужи, слепленные из жил и плоти, и каждого из них Ярхо проверял лично – достаточно ли сильны, искусны и послушны. Кто решит оставить мирную жизнь, чтобы служить предателю? Кто добровольно станет лить кровь, будто воду?

Но такие люди находились, и лучший из них – Йоким Волчий Зуб. Йоким Прихвостень, Йоким Прислужник. Тот, чье имя скрипело на зубах жителей деревень и оседало на языке нелестными прозвищами. Он жил сорок шестую зиму. Крепкий и жилистый, прямой, точно хлыст, с острой треугольной бородкой – она, как и волосы, почти полностью поседела. У Йокима спокойное лицо и серые глаза, внимательные и грустные, на щеках – ветви морщин, вплетающихся в старые шрамы. Некогда горские князья нанесли Йокиму обиду, настолько тяжелую, что она выпила его без остатка. Обида иссушила его сердце и заставила предложить свой меч Ярхо – оттого и говорили, что зуб у него на князей не простой, а по-волчьи острый. Йоким не был жесток, но сейчас, спустя годы службы, сам напоминал камень: хладнокровный, исполнительный человек.

– Предводитель! – повторил он, хотя Ярхо уже обернулся.

В руках Йокима трепыхался мальчишка лет --">