Валерий Михайлович Гуминский - Вик Разрушитель 5

— Признал тебя Камень, — усмехнулся Геванча и вытащил из кожаного мешка, лежавшего рядом с ним, длинную можжевеловую трубку и кисет. Неторопливо набил ее табаком и зажег от горящей веточки. Окутавшись дымом, стал смотреть, как я балуюсь с миниатюрными огоньками, то сжимая, то разжимая пальцы.

— То есть я теперь могу использовать магию? — недоверчиво спросил я.

— Не-а, не можешь, — снова пыхнул дымом шаман. — Я не разрешаю. Это мое заклятие не дает тебе быть такими, как твой отец и родственники, как другие белые люди с Даром.

До меня стало доходить. Мама рассказывала, что моя искра пропала после того, как старшие жены отца с помощью какого-то древнего амулета или вещицы совершили колдовской обряд. А вещица эта была шаманской, в виде человечка, раскинувшего руки по сторонам. Корни женьшеневые тоже пугающе похожи, говорят.

— Почему? — я искренне удивился. Вроде бы за мной никаких преступлений не числилось, плохих поступков не совершал, кроме драки с купчиками. Так какой мальчишка не дерется? Все кулаками машут. Но чтобы лишать Дара по прихоти старого, да еще и спятившего, наверняка, шамана?

— Твой предок сделал плохое дело, — табачный дым защекотал мои ноздри. — Он приказал своим слугам убить меня, а тело оставить в лесу на растерзание диких зверей.

Точно, спятил старик. Ну и что делать? Как отсюда свалить? Меня смущало только одно обстоятельство, не дававшее покоя: почему я сижу на лесной опушке посреди лета, а не в подвале родовой гостиницы. Лучше посмотрю, чем все закончится. Любопытного здесь больше, чем страха.

— Ты похож на сына Мамона, — трубка ткнулась в мою сторону. — Его звали Добар. Добар — хорошим человеком оказался, много полезного сделал для моего народа. Очень похож. Значит, он вернулся на землю в своем обличье, это интересно.

Шаман запыхтел, а моя голова стала распухать от непонятной и отрывочной информации, которую я попытался склеить в правильном порядке. Судя по всему, Мамон — это мой предок, который пришел в Якутию в поисках Небесного Камня. Добар — это Добр, его сын, чья внешность очень схожа с моей. То есть наоборот, это я похож на первого князя Мамонова.

— Зачем Мамон приказал убить тебя?

— Боялся, что я расскажу своему народу, где лежит Небесный Камень, — шаман снова сунул руку в мешок и вытащил берестяную коробочку, в которой, как оказалось, был чай. Отмерив нужное количество, он высыпал его в котелок, и как только кипящая вода окрасилась в темно-рубиновый цвет, снял с тагана, оставив преть рядом с успокоившимся огнем. — Жадность и страх толкнули старейшину на убийство.

— То есть я расплачиваюсь за преступление Мамона? — настойчиво спросил я. Раз уж попал в это странное место, нужно выяснить как можно больше. Мистика это или провал в иную Явь — речь шла о моих предках, и Геванча уверенно называл их теми именами, которые Род Мамоновых почитает с особым тщанием.

— После смерти душа эвенка переселяется в животного, в дерево, в камень, — продолжил невозмутимо говорить старик. — Амулет, принесший тебе вред, это и был я. Глупые женщины обратились к черному шаману, который провел обряд, после которого ты стал другим. Он погубил твою искру, но разбудил иные возможности. Теперь ты сам видишь, насколько они сильны по сравнению с магией.

— То есть, возле Алтаря ничего не произошло? — я разочаровался.

— Камень признал тебя, — снова повторил Геванча. — Теперь ты можешь приближаться к нему, разговаривать, черпать Силу без вреда себе… Тебе многое предстоит понять, как жить дальше.

— Так сними с меня свое проклятие! — заволновался я. — Мне не нужна антимагия! Я хочу быть одаренным! У меня есть Сила Воды и Огня!

Шаман мелко засмеялся, обнажая желтоватые зубы.

— Глупый уол, ты даже не представляешь, что тебе дал Небесный Камень с моей помощью! Чувствую твою злость и обиду, уол. Однажды поймешь, как я был прав. Будешь пить цай?

— Нет, спасибо, — буркнул я, остывая. Видимо, быть мне до самой смерти Разрушителем. Которая, надеюсь, наступит очень нескоро. Лишь бы Алтарь не уничтожил антимагию.

— Не хочешь — тогда ступай, уол, тебя ждут дома, — шаман зажал в губах хомус, и над поляной поплыл заунывный тянущий за душу звук.