Ланя Вук - Феникс

дружные жители трёх соседних деревень объединялись в Тёплой, куда большой вереницей тащились: кто пешим ходом, кто на телегах. Сначала старики да их старухи, в середине дня дети да их няньки — старшие братья и сестры, к вечеру взрослые мужчины и женщины, которых уже никак нельзя было назвать детьми и, которых ещё нельзя было назвать стариками. В Тёплой располагались бани. Собственные бани, конечно, были и в Карамельной, и в Уюте, но в Тёплой бани, как говорили все без исключения, сказочные, почти волшебные. Пар в них был жарче и мягче, а аромат диких трав, росших только в этой деревушке, проникал всюду и имел ни с чем не сравнимые расслабляющие и очищающие свойства.

Вокруг площади Уюта, имелись ряды навесов с гончарными и кузнечными мастерскими, с портных и швейных дел мастерами и одна сыроварня. Недалеко от деревни находилась и коллективная ферма. Из скота на ней были только коровы и бычки, за ней следили самовыдвиженцы коллективных собраний Уюта. Труд этот был таким же почётным, сродни пчеловодству, которым занимались жители Верхушки. Уборкой льняных и зерновых полей занимались уже все без исключения сельчане. Лошадей, свиней, уток и прочею животину жители трёх деревень держали самостоятельно. Население Тёплой не обремененное особо никакими коллективными трудами, кроме поддержания своих бань, брали на себя роль извозчиков всяких грузов, баек и сплетен между поселениями.

На самом краю мира, где раскинулись три дружных деревни, ничего и никогда значимого не происходило. Сюда не доходили ни войны, ни болезни большого мира. Очень редко в эти края попадали люди: путники, сбившиеся со своей дороги, бездомные и брошенные. Местные воспринимали рассказы чужаков за небылицы и выдумки и никогда не принимали ничего сказанного в серьёз. Чужаки же поражались душевностью, теплотой и добротой этих людей, их отрешенностью от остального, неведанного и безразличного им мира. И нередко, а чаще того и всегда, чужаки оставались жить в одной их трёх деревень, вливались в быт, и уже вскоре забывали о своем прошлом, как о каком-то сне.

Солнце уже давно скрылось за далеком горизонтом, а над тремя дружными деревнями, царила ночь.

Вокруг пылающего деревянного дома собралось по меньшей мере сотня людей. Соседи, поначалу опасавшиеся, что пламя перекинется и на их дома, уже как несколько часов наблюдали, как горит ровненько одна изба, плотным высоким столбом огня. Деревня Уют, как и её ближайшие соседки Верхушки и Тёплая, никогда не сталкивались с такой трагедией. Соседи как могли разделяли боль Белины и её мужа, и плакали вместе с ними. Роза, державшая на руках маленького Лёню, как могла поддерживала свою подругу. Дед, по прозвищу Похруст, самый старый житель всех деревень, жил совсем близко с горящей избой, рассказывал вновь прибывающим к пожару людям о том, как случилось трагедия.

— Стало быть сижу я на пеньку и вижу шар по небу летит! — говорил дед. — Ну, так я виду не подал, усом не пошевелил, эк видать, я шаров на небе горящих не видал что ли? Сижу и дальше колышки стругаю, помидоры подвязать надобно уже. Потому как первый урожай я не подвязал, и попортились кустики мои…

— Да нужны больно помидоры твои, дед! Расскажи, как хата Белиньи полыхнула! — перебил деда Похруста мужик, прибывший за сыром из Тёплой.

— Так я и говорю! Стало быть, уже два десятка коленьев настругал, гля в небо, а шар-то в нашу сторону летить, прямёхонько так в деревеньку нашу. Думаю, для порядка надо бы соседний предупредить, а то как-то непорядок это, когда вот так, а то может и случиться чего. Вон я молод был, шёл однажды через лес до соседней деревни нашей Верхушки…

— Да ты про пожар расскажи, про пожар, Похруст! — снова перебили старика из толпы.

— Так я ж и говорю… Значит дошёл я уже, стало быть, до избы соседней, Белиньи значит дома. Да как на небо гля, что, значит там с шаром-то, а он, дык, на меня стервец, прям-таки ровнёхонько на меня летить. Я и виду-то подать не успел, ухами даже не пошевелил, он ж вот-вот и рухнет на меня! — дед Похруст, пошевелил уголками рта, крякнул не громко и замолчал.

Толпу перед дедом, околдованную его неспешным повествованием, изумлённо держала пауза, пока Гулька, молодая жительница Теплой, не встряхнула старика и толпу своим звонким голоском:

— Потом-то что, дед Похруст!

Дед Похруст поднял голову, протёр проступившие слёзы с уголков глаз:

— Испужался я, дочка, — стыдливо произнёс старик, — --">