Ульяна Гринь , Любовь Огненная - Будь моей Снегурочкой

да на неё кричу:

— А ну, пошла отсюда!

     Собака оскалилась, только не злобно, а так — будто улыбнулась. Может, Серый Волк из детских сказок? Разве ж собаки улыбаться умеют? Да нет, не похожа на волка. Во-первых, цветом. А во-вторых, хвост калачиком на спину загибается, как у батюшкиных лаек из своры охотничьей. Волчий хвост-то поленом…

     Глядь, а это нахальное животное улеглось на одеяло, развалилось как у себя дома. Глаза хитрющие, щурится… Ухват сам и опустился. Авось не укусит животина. А Дед Мороз мог бы и предупредить, что у него собака сторожевая есть.

     Я приблизилась осторожно, готовая отскочить, если вдруг зверю придёт в голову напасть, а этот наглец пасть раскрыл, язык вывалил и на спину перевернулся. Ох и потешный! Лапы в воздухе застыли, перед грудью сложенные, выражение на морде блаженно-просящее: погладь меня, почеши!

     Я почесала бочок. Хвост завилял из стороны в сторону, потом забил по одеялу. Собака, извиваясь ужом, подползла ко мне в том же положении — на спине — и подставила второй бочок.

— Хорошая… — улыбнулась я, потом бросила взгляд на внушительное «хозяйство», в таком ракурсе прямо королевское, и быстренько поправилась: — Хороший пёсик! Но чей ты, интересно, такой нахальный?

     Ответа, разумеется, не последовало. Но он мне и не нужен был. Ясно, что не приблудный. Собака Деда Мороза, конечно же. Ох, вернётся он и получит порцию моего негодования: а чего не сказал про страшного зверя?

— Шёл бы ты спать на половичок, пёсик! — попробовала я мягкий метод.

     Не вышло.

     Осмелев, попыталась стащить пса на пол, но черныш извернулся и залёг у самой стенки, часто дыша и глядя на меня с неподдельным интересом. Словно спрашивая: что ты на это скажешь, Василисушка?

     Василисушка ничего не сказала. Вот ещё, буду я со зверьём ругаться! Выдернула из-под собачьей тушки одеяло, прилегла на краю кровати и накрылась. Отвернулась от животины, глаза закрыла. А потом почувствовала жаркое дыхание на шее.

     Испугалась страсть как! Думала — вот сейчас накинется и загрызёт…

     А вместо этого меня стали лизать. Щекотно! И приятно! Я засмеялась, поворачиваясь:

— Ах ты, противный! Видишь же, спать хочу!

     Пёс скорчил виноватые глаза и, перебирая лапами, забрался под одеяло, свернулся калачиком рядом со мной. А морду положил мне на грудь. Вздохнул долго и шумно. Зажмурился. А я усмехнулась, закрывая глаза. Хоть не замёрзну…

     Утро началось для меня со звяканья ложек, с шума огня в печи и весёлого голоса Мороза:

— Эй, спящая красавица! Вставай-поднимайся, рабочий народ! Завтракать будешь или где?

— Чего? — я поняла из его слов только слово «завтракать», поэтому открыла глаза и огляделась.

     Где же собака? Исчезла, как и не было. Странности какие-то творятся в этом маленьком домике в глухом лесу…

     А нос защекотали запахи из печи. Хорошо так защекотали — горит ведь!

     Подхватилась я, кричу:

— Морозушка, горит что-то!

— Ах ты ж, ёшкин кот! — он живенько метнулся к печи и, обжигаясь, вытащил на предпечье чугунную сковороду со шкварчащими яйцами. — Всё никак не приспособлюсь к этому девайсу!

— Что ль, ты барин? — засмеялась я, усаживаясь за стол и постилая на колени салфетку. — Тебе кухарки готовили?

— Сам я готовил, — фыркнул Мороз, пытаясь отскрести яичницу от сковороды. — Но у меня, прости-пожалуй, плита газовая была! И посуда Тефаль!

— Батюшки-матушки! Это ж в какой сказке такие штуки водятся?

— В моей реальной жизни, красавица, — вздохнул Мороз. — Ешь. Будем обсуждать детали нашей сделки.

***

     Сказать, что яичница удалась на славу, — вообще ничего не сказать. Погоняв обугленные белки и желтки по тарелке, я тяжело вздохнула и отставила утварь в сторону.

— Зови давай собаку свою, Дедушка Мороз, — обратилась я к мужчине, который тоже на яичницу поглядывал без особого желания.

— Зачем это, Василисушка? — все-таки наколол он более-менее чистый кусок яичницы на вилку.

— Кормить ее будем завтраком твоим горелым. Я такое есть не буду да и тебе не позволю. Не хватало нам с тобой еще нужник делить один на двоих, — сказала, а сама покраснела как маков цвет.

     Остро

--">