Андрей Мирославович Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение

разум. Да и что там, в мире? Неизвестность

пугала.

Однажды чаровник увлекся этой ветхой книгой. Читать здесь не запрещали, даже наоборот – поощряли интерес к молчаливым мудрецам… Ветхий томик

скучал в библиотеке на полке доисторического письма – первых попыток человека

найти себе покровителя. В книге описываловь одно божество, Шаадай, в переводе

– Древний, Единый, Высший. Когда кто-нибудь хотел сказать о прописной истине

или бессмыслице, так и говорил «в уставе древнего писано». Высший не требовал

беспрекословного подчинения – а это ведь неотъемлемая часть каждого бога.

Странно, как мог человек придумать себе такого покровителя?

Каждый поклоняться своему богу. Воины – Акрону или Морриган, крестьяне

– Гроумиту, воры и торговцы – Форту (его еще кличут Тунием) и так далее. Даже

примитивные зеленокожие агги, хоть и чтили одного Шаара, но никогда не

приписывали ему слабостей. Бог должен явить свое могущество, призвать к

жертве, наделить силой… А этот человеческих жертв не требовал – значит, сильно

человека любил. Так ведь деревенскому пню понятно, что любовь – это слабость и

божество не может любить человека – только жалеть, как глупое и увечное

существо.

Это ладно, можно простить такие ошибки. Но книга оживала в его руках –

этим она отличалась от других. Страницы могли неожиданно опустеть, каждый раз

выдавали новые письмена и рисунки, часть листов пустовала. Авенир захотел

разобраться, но его всё время отвлекало подсобничество и учение. Однажды книга

показала ему заклинание воздушной сферы. Чародействование влекло наказание…

Полет мыслей нарушили крики с улицы. Он осторожно привстал с кровати и

выглянул в окно. В придорожной пыли катались, сцепившись, два деревенских

пацана.

– Бей! В нос! Давай! – дерущихся окружила толпа детей, раздавались звонкие

вопли, хлопки, крики.

Крупный мальчишка завалил тощего, уселся на грудь, придавил коленями.

Кулаки поднимались медленно, да и поверженный противник извивался как

скользкая серая гюрза. Авениру задела такая несправедливость. Он схватил сумку

и вышел из своего убежища.

– Эй, мелюзга, кончай представление. Толстый скоро помрёт с натуги – и так

воняет, аки хряк в свинарне.

Детвора удивленно разглядывала незнакомца. Путники в этом селении редки, да и выглядит не как привычные всадники из Глинтлея. Невысокий русый

парнишка принялся сбивчиво объяснять:

– Он сам виноват. Украл медяки из школьной шкатулки. А нас потом всех

застегают. Крот на смотре и узрел, как Тайрин крался сзаду дома с мешком. Подлец

его ударил.

Парень покраснел – видно удар пришелся по весьма чувствительному месту:

–Крот сказал всё нам. Мы его нашли. Он прятался на сеновале. Надо наказать, чтобы не лез больше.

– Вы его и так прилично наказали. Хватит.

Авенир потеснил толпу, помог тощему встать:

– Значит, школа. И учителей хватает?

– Остались только Старый Дон и Каст Генри. Еще староста учит.

– Ясно, тут и староста есть. Проводишь меня к нему. А вы верните деньги в

школу. Уразумели?

Детвора закивала. Авенир с вором-неудачником зашагали к старостату. Волхв

мельком присматривался. Многие дома покосились, заборов не было. У редкой

избы суетился пёс, люди оглядывались на чужака с опаской, женщины закрыв

лицо, скрывались в домах. Попытался подойти пьяный мужик, но запутался в

собственных ногах, плюхнулся в корыто помоев.

«Кого-то они напоминают» – парень напряг извилины. – «Дети одинаково

одеты, женщины прячутся. Хотя, как же ещё? Во всех поселениях традиции сходны

и чтутся веками».

Старостат – высокий и красивый дом в два яруса был, пожалуй, единственным

сооружением не из дерева. Стены выкрашены синим, в окнах переливается мутное

кварцевое стекло. Казалось, что когда разруха гуляла по деревне, то обошла здание

стороной. На заборе крепилась табличка с восьмиугольником – символом