Галина Дмитриевна Гончарова - Дракон цвета крови

глубоком подвале.

– Вы бесплодны.

– К-как?

Гинеколог смотрит на меня серьезно и спокойно.

– Вы же спортсменка в прошлом? Правильно?

– Да.

– Нагрузки. Плюс простывали в детстве, верно?

– Ну да… на сборы ездила…

До сих пор раз в месяц такие боли, что едва таблетками спасаюсь. Но лечить было некогда. А теперь…

Поздно.

Слово звучит приговором.

Я могу усыновить ребенка, но не родить своего. Даже яйцеклетку для суррогатной матери у меня взять не получится. Увы. И об этом надо сказать мужу.

Я встаю из удобного кресла в кабинете врача, но это внешне. А внутренне я словно падаю. В глубокий темный колодец без дна. Но меня ведь есть кому подхватить. Мы с мужем договорились сегодня поужинать в ресторане.

* * *

– Зай, тут такое дело…

– Какое?

– Ну… я… и Оля…

Он сидит напротив. Кудрявый, симпатичный, высокий, стройный, мечта половины женщин в этом зале. А мне хочется выплеснуть на него вино, расцарапать ему щеки, закричать.

Потому что другая женщина беременна от него. И ждет от него ребенка.

И я ему не нужна.

И я падаю, падаю, падаю… темнота накрывает меня…

На что меня еще хватает, так это сохранить лицо. Я встаю из-за стола и улыбаюсь.

– Замечательно, дорогой. Надеюсь, ты помнишь, что все МОЕ имущество оформлено исключительно на МЕНЯ? Собирай вещички – и проваливай.

Муж меняется в лице.

– Зоя! Это мелочно! Я столько лет с тобой жил…

– Не только со мной. Это первое. И все, что я заработала, я заработала без тебя. Своим трудом и горбом. Так что свободен, лапочка.

Фамилия мужа – Лапочкин. И весь он такой… лапочкин…

Да и пропадом ты пропади!

Встаю и выхожу из ресторана на улицу. Иду на автостоянку. И…

Машины, которая выруливает из-за угла, я решительно не вижу.

Вспышка.

Удар.

И чернота, в которую я падаю уже по-настоящему.

* * *

Свет в конце тоннеля?

Он частенько оказывается поездом. Вот и сейчас на меня смотрят с укоризной. Не свысока, не зло, не обидно, но… я разочаровала существо рядом со мной. И это чувствуется.

И мне хочется плакать.

Я не знала, но разве это избавляет от ответственности?

– Ай-ай-ай. А еще такая взрослая девочка…

– Никому не нужная. Пустая… Вот зачем я? Детей у меня не будет. Семьи нет. Работы нет. Ничего нет. И меня тоже. Так… так будет лучше.

Из сияния формируется женский силуэт, и меня ласково гладят по голове.

– Знаешь, какой самый страшный грех?

– Убийство?

– Отчаяние, маленькая. Отчаяние. Смотри сюда. Вот это могло бы случиться. Но ты отчаялась и опустила руки.

На кончике ее пальца загорается свет. И я смотрю.

Я вижу, как выливаю на бывшего… – да, уже бывшего – супруга вино.

Прямо на кудрявую голову.

Слушаю его вопли, как музыку. И аплодисменты из-за соседнего столика. С мужчиной, который подходит ко мне, я и уезжаю. И закономерно провожу ночь в его постели.

А наутро…

Наутро у меня начинается новая жизнь.

Оказывается, у него есть дочь. И бывшая жена, с которой он воюет за ребенка.

И свое дело – более того, дело, в котором я разбираюсь. Торговля спортивным питанием.

Лента времени разматывается все быстрее. И вот мы уже у дома, на лужайке, вокруг нас трое детей…

– Я смогла родить?

– Нет. Вы их усыновили.

И мне становится больно. Так больно…

– Зачем?

За что ты мне это показываешь? Я так провинилась этим моментом отчаяния? Да? Там, упиваясь своим горем, я предала не только себя.

Я подвела еще и их. Таких счастливых… а теперь ведь этого не будет. Это ад?

Да?

– Нет. Это возможность.

– Возможность?

– Ты неглупа. И должна понимать, что ада и рая в вашем понимании не существует.

Я пожимаю плечами. С этим я согласна. Глупо же! Сто лет на земле – и вечность на облаке? Да там уже, наверное, перенаселение!

Определенно, все не так просто.

– Непросто. Но мы сейчас не о божественном замысле, а о том, что ты впала в грех отчаяния, фактически покончила с собой. Предала и себя, и мужа, и детей. И если говорить обо всем остальном – еще и маму, и отца, и сестренок… думаешь, им больно не будет?

Я опускаю глаза.

Больно? Кто бы сомневался – будет. И мое имущество – у меня ведь завещание написано на всякий случай, на маму, так что Димочка пролетит мимо со своей Олечкой, – ничего для родных не изменит. Им все равно будет больно, как мне сейчас.

Так тоже, оказывается, бывает. Не знала и не ведала, а виновата. И я уверена, что существо не врет. Здесь вообще не врут.

На несколько минут в пространстве повисает тишина. --">