Жан-Филипп Жаворски - Неумерший

останутся лишь голые кости, разбросанные среди сорной травы. Но не всё ли равно? Моё имя, подвиги и злодеяния будут у каждого на устах. Я буду здесь, живее, чем раньше: многоликий, противоречивый, простой, перерождённый. Очистившийся. Я буду всегда. Даже если забудут моё лицо, даже если мои подвиги перепутают с чужими, даже если моё имя утратит точность и станет звучать иначе, следуя капризному узору других языков. Я буду ипостасью владыки и героя до тех пор, пока моя маска воина не займёт, быть может, своё место в сонме священных идолов.

Именно поэтому, мой друг, ты поведаешь обо мне.

Глава I ОСТРОВ СТАРУХ

С чего начать рассказ о своей жизни?

Обычные люди ведут сказ о своей жизни с момента появления на свет. Они называют своё имя, имена родителей, место рождения, по крайней мере, когда им всё это известно. В противном случае – придумывают вымышленные, порой даже без малейшего лживого умысла. По правде говоря, есть ли в этом какой-нибудь смысл?

У воинов на поле битвы принято иначе. Они возглашают имя отца, имя отца его отца и самых далёких предков, чей род продолжают. Они перечисляют также всех поверженных ими насмерть врагов. Таким образом отождествляя себя с теми, кто дал им жизнь, и с теми, у кого они её отняли. Такой подход мне нравится, я часто сам следовал ему, ибо не только воины бьются друг с другом в гуще сражения, но также живущие в их памяти предки, целые сонмы призраков.

У бардов другой обычай. Они слагают песни о перевоплощениях, о смертях и возрождениях, о множественных перерождениях героя. Иногда их истории уходят в глубь веков – на тысячи зим – и повествуют о том, что мужчина, женщина или андрогин^[11] уже существовали в тусклом глянце перьев вороны, в чешуе лосося, в рогах оленя. Ребёнком я обожал хитросплетения этих чудесных сказаний, ибо бесконечные перевоплощения забавляли меня. Они же одурманивали мне разум, из-за них мне казалось, что целый мир является частью меня самого. Позднее я постиг в них мудрость: у человека, которого лишают жизни, и у животного, которого забивают, – одинаковый взгляд.

С чего начать мою историю?

Обычным человеком я бы себя не назвал. Моё рождение не было моим первым рождением. К слову, я не помню день, когда появился на свет, да и не в этом суть. Стоит ли называть имя моего отца и имена отцов моих жертв? Я мог бы запросто их перечислить, размахивая перед тобой оружием, закатывая глаза и корча страшные гримасы. Но ты мне не враг, и, бросив вызов гостю в своём жилище, я нарушил бы священные законы гостеприимства. Стало быть, этот способ не годится. Что же касается жизней, которые предшествовали моей, то я порой невольно вспоминаю о них под цокот копыт, накидывая плащ на плечо, примеряя к ладони рукоятку меча или женскую грудь. Они мне снятся иногда, когда я парю́ над лесами, реками, лугами, но видения эти столь мутны, что не поддаются толкованию. Я не настолько силён в поэзии, чтобы описать словами дух, живший задолго до меня.

И если не могу я начать рассказ как обычный человек, ни как воин, ни как поэт, я должен создать свой собственный способ повествования, и мой рассказ станет моим не только по смыслу, но и по форме. Пусть боги укажут мне верный путь, подобно тому, как они и прежде вели меня по жизни. Без их покровительства мне не обойтись, ибо на самом деле моя история начинается там, где заканчивается всё и вся.

Моя история началась за пределами мира. Там, где рушилась земля, раздробленная небесными жерновами; где мощные стены скал, изборождённые, расслоившиеся, потрескавшиеся вдоль и поперёк, обрывались в пропасть, где ревел океан, омывавший острова мёртвых. Беснующееся море грохотало и вздымалось по воле ветров, дувших из Преисподней. Сырой воздух, наполненный солью и брызгами, источал вкус золота. И тут я, в сущности, и появился из мрака, чтобы здесь возродиться к жизни. В то время я был ещё молод: носил длинные волосы, лицо моё было гладким, а гибкое тело обладало мощью стройного бука. И всё же я считал себя уже стариком. Я был напыщенным и безрассудным, как молодой петух: ведь я успел обойти мир, побывать в сражениях, познать ожоги мечей и уже возомнил себя героем. На самом же деле я был неимоверно глуп. Ну и пусть! В моём тщеславии коренилась доля истины: у меня было богатое прошлое и меня ожидало славное будущее. Но покуда я шатко стоял на краю света, пучина увещевала меня, что я был всего лишь хризалидой^[12], что истинного величия мне ещё предстояло --">