Диана Килина , Юлия Панченко - Noir (СИ)

торопливо поправился граф, - Умерла в родах, так и не подарив мне долгожданного наследника.

- Я не знал, что вы были женаты.

- Наш брак был недолгим, но очень счастливым, - вздохнул он, повесив свою шпагу на крючок над камином.

- Примите мои соболезнования.

- Благодарю.

***

Лживый, прогнивший, мерзкий, отвратительный…

«Умерла в родах, так и не подарив мне долгожданного наследника».

Я сжала губы в тонкую линию и покачала головой. Обернулась на беседующ их мужчин, и проплыла мимо. Двигаясь мимо зеркал, я вновь попыталась увидеть свое отражение – но тщетно.

«Наш брак был не долгим, но очень счастливым». Наглая ложь. Впрочем, Жюблену не привыкать обманывать, смотря людям прямо в глаза.

Остановившись, я посмотрела на нарисованное лицо Нуар дю Мэн.

Говорят, что после смерти изображенного, портреты тускнеют, теряют краски и живость.

Я разглядывала лицо, тронутое легким румянцем, с родинкой над левой бровью – при жизни та была над правой, но ведь портрет – это то же, своего рода , отражение; и не видела никаких признаков увядания полотна. В олосы густыми волнами спадали на одно плечо, открывая изгиб белой шеи, тонкость и белизну которой подчеркивала ткань бордового платья – благородного, винного оттенка. Большие голубые глаза в обрамлении темных ресниц – гордость и редкость для итальянок. На самом деле девушку на портрете звали Нерезза – в переводе « тьма » , но граф дю Мэн переиначил ее имя на французский лад.

Мимо меня по лестнице прошел гость – темноволосый , со шрамом на лице ; и горничная, что семенила за ним . Наверное, его определят в одной из спален в восточном крыле замка – там, по ночам, не так сильно завывает ветер и из окон утром можно видеть, как туман стелется н ад поверхностью озерной воды. Рыцарь коротко обернулся и бросил взгляд на лицо, изображенное на холсте, а затем прошел сквозь меня и быстро поднялся по ступенькам.

Мой силуэт размылся в воздухе невидимой дымкой.

Никак к этому не привыкну…

Уже несколько лет я б рожу по замку – незаметная и почти неслышимая. Встречаю случайных гостей тенью графа , наблюдаю за ними в темноте ночи – что мне еще остается? Разглядываю картины семьи дю Мэн часами, а может и днями – с чет времени уже давно для меня потерян, ведь впереди - целая вечность. Словом, бытие мое - скука смертная.

А изречение про тусклость холстины после смерти изображенного – такая же ложь, как и любезность графа дю Мэна. Потому как п о ртрет остался таким же, каким был написан при моей жизни.

***

Я торопливо поднимался по крутой лестнице – в выделенные графом покои, переодеться к ужину, как краем глаза заметил в стороне темный, будто размытый силуэт. Он завис в воздухе мутным пятном. Обернулся быстро, но позади никого не оказалось.

«Померещилось» - подумал было, и даже сделал еще шаг – переступая очередную каменную ступень, как вдруг в спину подул ледяной ветер, словно торопя, толкая.

«Откуда взяться ветру? Сквозняк – да, сколько угодно, в продуваемых насквозь окошках-бойницах, но стремительному воздушному порыву…»

Мурашки пробежали по шее, а волосы на затылке словно зашевелились. Чертовщина какая-то.

Стремительно перепрыгивая по несколько ступеней, я поднялся на второй этаж, отгоняя от себя неприятное ощущение, взявшееся непонятно откуда.

Вымылся, переоделся.

Ужинали в шикарно обставленной столовой. Длинный стол, украшенный разнообразными цветами в темно-бордовых, винных тонах, был накрыт изысканно и богато. Мы с графом не съели бы и половины из того, что было предложено, но это не мешало пробовать и благосклонно кивать.

Слуги бесшумно сновали вокруг нас, меняя приборы и блюда, граф увлеченно ковырял вилкой в жульене, а я

--">