Кейти Роуз Пул - И меркнет свет

пытки. Они еще долго будут преследовать и звенеть в ее голове вместе с криками и воплями. Через мгновение все закончилось, и женщина упала на землю. Ее Дар вырвали из нее.

– Скверна уничтожена, – произнес Паллас. – И праведный награжден. Мерзость была очищена и превращена в благословение для немногих верных.

Свидетель у ног Беру встал.

Она снова протянула руки, и яркий, дрожащий Дар, вырванный у пленницы, закружился вокруг свидетеля. Беру осторожно привязала его к эше мужчины, после чего он вскрикнул и упал на колени.

Прежде чем Беру поняла, что происходит, она уже поворачивалась к Палласу. Божий огонь соскочил с одного из факелов на ее руки, и Паллас замер, широко распахнув свои голубые глаза. Злобное удовлетворение бога растекалось по Беру. Толпа позади них ахнула.

Беру закрыла глаза, делая тяжелые вздохи, пока бог пытался получить над ней контроль. Она чувствовала это, словно темный туман просачивается в ее разум.

Она поискала воспоминание, которое бы помогло ей.

Когда мне было семь, я нашла под акацией во дворе птицу со сломанным крылом, – подумала она. – Я принесла ее Эфире, и она ее исцелила.

Перед глазами вспыхнуло воспоминание, и девушка ухватилась за него. Как дрожала покрытая перьями грудка птички, когда Эфира коснулась ее. Как она попрыгала прочь от них, пошевелив излеченным крылом. Как чирикнула, улетая и присоединяясь к другим птицам высоко в ветвях акации.

Подробности этого воспоминания дали ей опору. Напомнили, кто она и что может чувствовать. Беру позволила этим эмоциям наполнить ее, подобно свету, пробивающемуся сквозь туман.

– Ты хочешь этого, – сказал бог, давя на печать. – Я чувствую в тебе это желание. Ты хочешь прикончить его не меньше меня.

Переводя дыхание, она задумалась над его словами. Убить Палласа. Выпустить бога на волю.

Но она не могла. Каким бы злом ни являлся Паллас, бог был еще хуже. Если она освободит его, то ничто не помешает ему разрушить мир, как тогда, в Бехезде, когда Беру была всего лишь пассажиром внутри зверя.

Она почувствовала рядом чье-то присутствие. Лазарос оказался за ее спиной, готовый обуздать ее цепями Божьего огня, если понадобится.

Беру опустила руки и погасила пламя, а потом повернулась к свидетелю и закованной женщине на алтаре. Свидетель застонал и поднялся на ноги.

– Узрите! – сказал Паллас и встал перед Беру, словно ничего не произошло.

Свидетель подпрыгнул, а только что украденный для него Дар отправил его дальше и выше, чем обычного человека. Это была неловкая и неумелая демонстрация, но вскоре он научится управлять своим Даром.

Беру встретилась с ледяным взглядом Палласа, и все внутри наполнилось страхом. Пусть ей удалось остановить бога, но вред уже был нанесен. И Эфира за это заплатит.

* * *

В ту ночь они вернулись в резиденцию в цитадели, а Беру – к своему ошейнику. Она уже привыкла к его слабому покалыванию и почувствовала облегчение, когда эмоции бога перестали накрывать ее разум, словно грозовые тучи.

Беру присела у огня, а Лазарос прятался у окна. Он стал ее личной тенью: охранял, чтобы убедиться, что она контролирует бога и сама не нарушает правила. Как бы Палласу ни нравилось командовать Беру перед последователями, он не оставался с ней наедине. Потому что слишком хорошо понимал, как сильно бог жаждет его смерти и свободы.

Беру не нравился Лазарос. Свидетели собирались вокруг Палласа по разным причинам, но преданность Лазароса превосходила их всех. Он выжег собственный Дар, чтобы это доказать. Такая верность не поддавалась объяснению, и Беру чувствовала, что даже некоторые свидетели остерегались его.

Прошло уже два месяца, а она так и не привыкла к его внимательным серым глазам, разрозненному узору из шрамов, пересекающих лицо, или к его осторожному поведению. Но больше всего ее нервировало, с каким благоговением он на нее смотрел. Для Палласа она была инструментом, но Лазарос ей поклонялся. Девушка не знала, что ей не нравилось больше.

Небо за окном Беру потемнело, и в дверь раздался стук. Лазарос подошел и открыл ее.

Внутрь зашла Эфира с двумя свидетелями по бокам. Ее запястья были закованы в наручники Божьего огня, но в отличие от ошейника Беру их никогда не снимали. Она заметила свежий рубец на щеке Эфиры, а ее одеревенелая походка намекала, что повреждений больше, чем видно.

Беру встала, подошла к сестре и обняла ее.

– Спасибо, что привели ее, – кратко ответила она свидетелям. – Теперь --">