Тимофей Николаевич Печёрин - Радко отважный

Тимофей Печёрин Радко отважный

1

Было у отца два сына. Один могучий как дуб и такой же умный. Да в той же степени способный на любые чувства, включая жалость. Второй здоровый как бык да столь же благоразумный и рассудительный, как бык во время гона.

И… уж простите люди, что начало не такое как в сказках. Меня тоже поймите. До сказок ли, когда жизнь твоя висит на волоске. А ты сам — кверху ногами. За которые тебя держат вышеупомянутые Дуб и Бык. Они же отпрыски Лысого Ласло.

Явились, понимаешь, в снимаемую мной каморку. И в ней тотчас же стало тесно. Хотя теснота, как нетрудно понять, почти сразу сделалась меньшей из обрушившихся на меня неприятностей.

Сам Ласло расположился на единственном в комнате табурете. Видом своим напомнив тесто, перевалившееся через край квашни и готовое стечь наружу, вниз.

Ростом даже ниже не ахти какого высокого меня (и в кого только сыновья его пошли?), толстенький и с головой, похожей на яйцо, Лысый напоминал младенца, неведомым колдовством увеличенного до размеров взрослого человека. А вечная улыбочка, которую те, кто с Ласло не знаком, могли счесть приветливой, придавала ему совсем уж безобидный вид. Усиливал это впечатление и голос — мягкий, певучий, даже немного женственный. Но даже мне, прожившему в Надгорице годик с небольшим, хватило понять, насколько оно обманчиво.

Понять — а теперь, похоже, еще и прочувствовать на собственной шкуре.

Правда же заключалась в том, что человек он страшный — Лысый Ласло. Весь город у него в кулаке. Включая, кажется, самого бургомистра. Так что если угораздило встать поперек дороги этого яйцеголового ублюдка, лучше сразу брать ноги в руки и нестись в сторону городских ворот. Или ближайшего кладбища. Сил меньше потратишь. Ибо если слухи не врут, сыночки Лысого Ласло могут отделать так, что о могиле мечтать будешь… во-первых. А во-вторых, даже к страже обращаться не с руки.

Почему — смотри выше. Те бравые ребята с пиками, что вроде как за порядком следят, сами за шкирку притащат к Ласло очередного должника. Да еще от себя добавят. И, что печальнее всего, будет в их действиях некая извращенная справедливость. Долги-то ведь надо отдавать. Всем. Им, ребятам бравым, в том числе. Так с какой стати кому-то может быть дозволено то, что другим возбраняется? Например, про должок свой — забыть.

— Радко, друг мой! — это растекшийся по табурету Ласло открыл рот, став похожим теперь на исполинскую жабу. — Что ж ты про старых друзей забываешь?

Понимать эту фразу надо так: если о чем я забыл, так это об одолженных у Лысого монетах. А также о том немудрящем законе бытия, что долг платежом красен.

И вот Лысый Ласло явился ко мне со своими сыновьями. Полный решимости освежить мою память. Одно радовало: если он снизошел до разговоров, значит сегодня ни бить, ни кости ломать не будут. Ласло еще надеется решить дело миром.

Что ж, не буду его в этом переубеждать.

— Да не забыл, — проговорил я, чувствуя, как тяжелеет, наполняясь кровью, моя висящая над полом голова. — Просто… ну не везет мне пока. Поиздержался несколько. Не сегодня завтра отыграюсь. Ты ж меня знаешь. И на днях верну… хотя бы часть.

Улыбочка продолжала украшать жабью физиономию Ласло, но в голосе прорезались стальные нотки.

— Про тебя я знаю только то, что ленивый и неблагодарный козел, — были его слова, — который легко забывает добро и которому плевать на все и на всех, окромя своей задницы. Отыграется он… да я не сильно удивлюсь, если тебе хватит наглости еще клянчить у меня денег. Чтобы их тоже во всякие карты-кости просадить. Ха!

Я весь сжался под угрозой неминуемой расправы, но тут Ласло немного смягчился.

— Но такой уж я человек, — были его слова, — предпочитаю верить людям… верить в хорошее. В доброту, а главное, честность других. Вынужден верить, потому что без доверия в моем деле никак. Только и останется, что закрыть контору и сидеть на своих денежках как курица на яйцах. Сидеть, дрожать. Так что, дорогой Радко… тем более что от долга ты вроде как не отказываешься. В общем, дам я тебе шанс… до послезавтра. Пойду навстречу… исключительно по доброте душевной. Ты рад?

Я лихорадочно затряс головой, пытаясь изобразить кивание. Что делать было не очень-то легко, будучи перевернутым. У Ласло от такого зрелища рот вообще растянулся от уха до уха. Того гляди, голова надвое развалится.

— Вижу, что рад, — молвил он, — и тем --">