Татьяна Алексеевна Мудрая - Агнец на гербовом щите (версия без редакции)

бесценное, и дерево, и картины живописные, о которых я не успел много сказать, и даже дорогие книги. А сторожат это богатство двенадцать золотых апостолов, чтобы никто недостойный на них не покусился.

Сверху же только ворота замковые остались, с такой аркой, а на щит с двойным гербом: Радзивилловы трубы, меж двух верхних — агнец со стягом, что он копытцем придерживает, и на стяге косой крест.

Тут увидели те, кому рядом быть случилось, как вышли, обнявшись, из порушенных врат двое: Жигимонт и Барбара. Только не обыкновенные люди они были, а будто два кубка алебастровых, два сосуда из матового хрусталя, светящегося изнутри, и ни былинки под их стопой не пригибалось. Оба в одинаковых мужских поясах, только у нее посреди узора горит ясным пламенем точно такой же ягненок с пасхальной хоругвью, как и на гербе.

И поняли тогда те, кто видел, что оборонил их добрых господ Христос, а с ним и апостолы, и дал им единую плоть на две светлые души.

Но так как не берут в Божий Рай во плоти никого, то бродили супруги круглый год по окрестным лесам и полянам, то цветущим, то заснеженным, но мало кому удавалось их видеть. А от того, что любила Бася дикие цветы, луговые, полевые и лесные, куда более пышных заморских, — так что даже жить без них не умела, — то и на Басином поясе вволю расцвели гвоздики, шиповник, маки, колокольчики и ромашки. Целые их букеты вырастали не из ваз, а из простых лесных пней и коряг, будто весну носила она с собой, куда бы ни пошла.

Говорят, что ходили-бродили супруги, не старея нисколько, лишь половину долгого человеческого века. А как пришло время им помирать, укрылись от людских взоров в укромном месте и крепко обнялись — так крепко, как однажды обнял Жигимонт свою Басю, чтобы душу ее и свою не потерять.

Он вздохнул и замолчал.

— Лихо закручено, — сказал я, — совсем как та золотная пряжа. Ну, почти все твои события подверстаны к концу галантного столетия, кроме истории королевы Барбары и короля Сигизмунда-Августа, которую ты из шестнадцатого века стянул. Однако перетасовал ты эти картинки, будто шулер колоду, да еще Алексеем Николаичем Толстым сверху присыпал. Я так думаю, если начать высчитывать по годам и рисовать схемы… Эй, а у Кароля Радзивилла разве были потомки — при его буйном образе жизни? И он чего — с урожденной Якубович, выходит, породнился? Ну ты даешь, земляк.

— Я ж говорил — не мешай враки сочинять.

— А я и не мешал… Постой. Ты что, хочешь мне внушить, будто те двое в кушаках из раскопа — они и есть?

— Я только говорю, что о разрытой могиле тебе волноваться не стоит. Ладно будет, если вы позовете местного ксендза и за упокой душ помолитесь да кости в освященную землю опустите. Жигимонт с Барбарой ведь в такую и легли когда-то. Или поверх нее. А пояса эти… что ваши главные с собой увезли. Они моим милым детям больше и не нужны, а вам польза. И слава. И память. Вот, кстати, держи: из них — одному тебе. Глядишь, и найдешь себе пригожую белявочку. Да ты погадай на имя, на палец накрути, дипломант этакий!

Уходя, он прилепил к моему рукаву тончайшую извитую нить бледно-золотого оттенка, и я машинально обмотал ее вокруг пальца. Странное дело — длинная по виду волосинка после второго же оборота четко соскальзывала.

— Бася, — громко сказал я. — Ну и что такого, пускай будет Барбарой или Варенькой, я не против. И против короткой стрижки тоже слова не скажу. Спасибо тебе, Тадзь, хоть и выдумщик ты прямо несусветный!

--">