Алексей Сергеевич Суконкин - Общий вагон

ассоциируется у меня с Владивостоком? Это крик чайки и полуденный выстрел. Каждый день ровно в полдень на горе стреляет орудие. Этой традиции много лет. Долгие годы люди ориентировались на этот выстрел… но годы спустя традиция закрылась сама собой. Остались только чайки.

Что-то чувствую, и тихонько приоткрываю глаза. Сосед, стараясь не шуметь, аккуратно тянет замок на моей сумке. Решаю дождаться «оконченного состава преступления». Попутчик в несколько приемов открывает, наконец-то замок, и запускает руку в сумку. Ну, пора!

— Чего нашел? — спрашиваю его, одновременно хватая кисть на прием.

— Ой, — выдыхает он от неожиданности. — Ты же спал!

Я встаю, и продолжая выворачивать его руку, заставляю его растянуться на полу между спальных нижних полок. РБ-3 творит чудеса.

— Больно, — громко говорит он.

— Сейчас тебе еще больнее будет, — успокаиваю его.

— Отпусти, — в его голосе я уловил угрозу.

— Иди.

Я отпускаю его. Он встает и уходит. Закрываю замок на сумке, и устраиваюсь удобнее. Нельзя спать. Такое чувство, что каждый норовит ограбить, украсть, умыкнуть… воистину — люди уже не те. Девяносто пятый год. Общий вагон.

* * *

На перроне железнодорожного вокзала Владивостока многолюдно. Электрический свет заливает площадь. В сторонке стоит группа высоких парней в камуфляжах. Их человек семь. Проходя мимо, слышу слово «Грозный». Разворачиваюсь и возвращаюсь к ним. Подхожу.

— Здорово, народ. Кто будете?

По глазам вижу — они только что ОТТУДА.

— А тебе чего надо? Шёл мимо, так и иди, — отвечает один из них.

Остальные смотрят на меня. На рукавах у них якоря — морская пехота. На груди у двоих — «отважные» медали. Подумал — зачем я подошел? У каждого своя война. Каждый может рассказать. А может и промолчать — собеседнику, который знает, что это такое, все равно всё будет понятно. А кто не знает — тому хоть миллион слов скажи, ты не сможешь объяснить, что это такое.

— А ты меня не посылай, я не мимо шел, — огрызаюсь я. — С моего города в морпехи к вам пацан призывался, в плен попал, слышно про него что?

— А сам ты кто?

— Из городского совета ветеранов, — нахожу самый понятный ответ.

— Такой молодой? — усомнился кто-то.

— Не моложе тебя, — отвечаю. — В наше время всё бывает…

Они оценивающе смотрят на меня. Секунд пять все хранят молчание. Потом один спрашивает:

— Одинцов?

— Да, — киваю я. — Зовут Виталик! Он!

— За ним в феврале отец приехал, — говорит морпех. — Чечены отцу его отдали. Его батя у нас в части месяц жил, всё по Чечне ездил, сына своего искал. Таким отцам памятник при жизни ставить надо! Мало кто бы вот так ездил, как он — без охраны, почти по всем сёлам там проехал. И нашел. И ему сына вернули. Просто отдали, и всё.

Мы стоим. Молчим. Отторжения у них ко мне уже нет. Мы говорим на одном языке.

— А вы всё, домой?

— Да, мы дембеля. Нас пораньше отпустили, — уже говорит другой.

— Берегите себя, пацаны.

Мы прощаемся.

Напоследок я говорю:

— Только это… нет у него отца. Это отчим его был. Я разговаривал с его матерью, она сказала, что отчим. А отец умер, когда Виталька еще ребенком был…

Парни застыли. Я повернулся и пошел к памятнику Ленина, где была трамвайная остановка. Во след услышал:

— В наше время всё бывает…

* * *

Ментом я так и не стал…

Февраль 2015.

--">