Виктор Павлович Точинов , Татьяна Геннадьевна Романова - Зеркало судьбы

странно. Из рюкзака извлёк фонарь — старый, с ручкой, перемотанной изолентой. Подошёл к стене, долго водил пальцем по размытым потёкам, в которых смутно угадывались очертания букв. Наконец удовлетворенно кивнул. Минут десять ползал на четвереньках по рельсам. Наконец выпрямился, вытер пот со лба — и, вздрогнув, обернулся на знакомый голос.

— Посветить? — язвительно осведомилась Диана. — Конечно, вы тут ни при чём, Вадим Палыч. Мимо проходили. Равно как и я. Да?

Вадим часто заморгал. Свет ламп вестибюля слепил глаза, но ему всё равно удалось рассмотреть пистолет в руке следовательши.

— Надпись с ошибкой, — буркнул Вадим. — То послание, «подземелья оставьте мертвецам». Стилизация под старинную орфографию, но достаточно корявая. В слове «подземелий» только один ударный «е». Для редуцированных использовалась другая графема.

— Вы бы так не оплошали, да?

Вадим поморщился.

— Я понимаю, как всё это выглядит. Но я правда ни при чём.

— А зачем было ретироваться через окно? Ладно, спишем на интровертивный склад характера, — вздохнула она, опуская пистолет. — На рельсах что-нибудь есть?

— А что, ваши здесь ничего не осматривали? — удивился Вадим.

— Нет, — Диана ловко спрыгнула с края платформы. — Нас сюда и не звали. Ирония-то в чём? Никто не пострадал. На Шигарёвской одному метростроевцу стало плохо с сердцем. Он там полчаса пролежал, не меньше. Хотели бы убить — ничто бы не помешало. Ан нет. Убийство — это совсем другой уровень. Это уголовка. То есть эти силы зла грань-то не переступают… Имущество — да, попортили. Но бравая вечерняя смена почти всё отмыла. Выходит, никаких нарушений закона нет. А за развенчание городских легенд сверхурочные не платят. Они пошли вглубь тоннеля. По сторонам змеились сплетения проводов.

— А мне не нравится это всё. С душком каким-то этот маскарад. Вот как здоровые мужики могли испугаться ряженой девки? Да хоть как она будь размалёвана! На станциях днём освещение отличное. И что, они томатный сок с кровью перепутали? И ни у одного не ёкнуло подбежать и помощь предложить?

— Скорее уж лопатой врезать, — буркнул Вадим.

— Ну или так. Вообще, в чём смысл? Разогнать строителей? Так свято место пусто не бывает, новые найдутся — сроки-то срывать нельзя. Для государя это метро как игрушка любимая. Сегодня звонили из столицы — Его Величество приедет на открытие. Вот не было ж печали!

— Может, это рабочие подстроили, чтобы прибавку к зарплате выпросить?

— Мистический коэффициент? — Диана закурила. — Умно слишком. И для наших никтофобов, которые подписи против метро собирают — тоже…

Она споткнулась. Вадим еле успел подхватить её.

— Неудобно же, — не выдержал он. — Как вы на этих каблуках?..

— Привычка, — Диана улыбнулась. — Помню, вернулась я сюда после войны. Иду по дворцовому проспекту — грязная, в шинели, в огромных сапогах. А май, между прочим. И девицы порхают. И не девицы, а очень даже тётки, тоже порхают. И все — в платьицах, на каблучках, тонкие-звонкие. И ведь, зараза, парни на них смотрят, а не на меня, орденоносную героиню. Я-то думала, приеду… а, ладно. В общем, я на всю первую зарплату купила туфли. На каблучках, само собой. С бантиком.

Надя бы так не сглупила. Надя аккуратно вписывала доходы и расходы в разлинованную тетрадку. Надя ходила в удобных ботиках на плоском ходу.

Диана резко остановилась. Выхватила фонарь из руки Вадима, склонилась над рельсами.

— Парик? — Вадим, щурясь, вглядывался в тёмный комок пакли. — А это что за пятна? Кровь?

— Вот не знаю, — посерьёзнела Диана. — Тихо!

Он послушно затаил дыхание. Естественно, сразу же темнота тоннеля ожила, превратилась в хищную бездну шорохов. В завываниях ветра угадывалось чьё-то надсадное, хриплое дыхание. Господи, чем он, Вадим, думал? Восемь метров земли над головой, никто не услышит… Они тут вдвоём, один пистолет на двоих.

Точнее, так — очень хорошо, если они вдвоём.

— Нервы, мать их, — Диана закусила губу.

Что-то гулко ударилось о рельсы — совсем близко! — и тяжёлое дыхание превратилось в вой, полный боли и отчаяния. Луч фонаря выхватил из темноты изъеденное язвами лицо. Пустые глазницы. Безгубый рот. За гнилыми пеньками зубов шевелилось что-то чёрное.

Фонарь выпал из разжавшихся пальцев Дианы, лязгнул о рельсы. Ослеплённый темнотой, Вадим, заорав, шарахнулся назад — и не смог удержать равновесия. Локоть обожгла острая боль. --">