Мэри Хиггинс Кларк - Тень твоей улыбки

кивнул.

— Имеем ли мы право по-прежнему скрывать правду? — пристально глядя на него, спросила она. — Мама считала, что имела. Она собиралась унести это с собой в могилу, но в самом конце, когда рядом были только мы с тобой, поняла, что обязана нам сказать. Иначе поступить ей не позволяла совесть. Даже несмотря на все бесчисленные добрые дела, которые совершала Кэтрин в монашестве, ее добрая репутация всегда подвергалась сомнению из-за распускаемых слухов, что будто бы много лет назад, перед тем как уйти в монастырь, она могла быть в любовной связи с мужчиной.

Хэдли изучал лицо Оливии Морроу. Даже обычные возрастные признаки — морщинки вокруг глаз и рта, слабое подрагивание головы, то, как она наклонялась вперед, чтобы лучше услышать все, что он говорит, — почти не портили ее утонченной красоты. Его отец был кардиологом ее матери, и Клей занял место отца, когда тот вышел на пенсию. Сейчас, в пятьдесят с небольшим, он не мог припомнить то время, когда семья Морроу не являлась частью его жизни. Ребенком он испытывал перед Оливией благоговейный трепет, уже тогда понимая, как красиво и стильно она всегда одевается. Позже он узнал, что в то время она по-прежнему работала продавщицей в известном универмаге Олтмана на Пятой авеню и что ее модный гардероб составлен из вещей, купленных на дешевых распродажах в конце сезона. Она никогда не была замужем и вышла на пенсию в должности администратора и члена правления Олтмана уже много лет назад.

С ее старшей кузиной Кэтрин он встречался лишь несколько раз, в то время, когда она уже стала легендой — монахиня, основавшая семь больниц для физически и умственно неполноценных детей. Это были не только лечебные, но и исследовательские учреждения, в задачи которых входило найти пути исцеления детей или облегчения их телесных и душевных страданий.

— Ты знаешь, что многие люди называют чудом исцеление ребенка с раком мозга и приписывают это заступничеству Кэтрин? — спросила Оливия. — Ее считают кандидатом на беатификацию.^[1]

У Клея Хэдли стало сухо во рту.

— Нет, я об этом не слышал.

Не будучи католиком, он смутно представлял себе, что это в конечном счете может привести к канонизации сестры Кэтрин в качестве святой и поклонению ей верующих.

— Разумеется, это означает, что будет проведено расследование на предмет ее материнства. На поверхность вновь всплывут прежние грязные слухи, и она почти наверняка потеряет шанс пройти беатификацию, — сердито добавила Оливия.

— Оливия, ведь была какая-то причина, почему ни сестра Кэтрин, ни твоя мать никогда не называли имени отца ее ребенка.

— Кэтрин не называла. Но моя мать назвала.

Оливия положила руки на подлокотники кресла, и Клей понял, что она собирается встать. Он поднялся и быстрыми шагами, неожиданными для столь грузного человека, обошел стол. Он знал, что некоторые пациенты называют его «толстый кардиолог». Иногда он, подмигивая, нарочито вздыхал: «Ох, лучше думайте не обо мне, а о том, как самим похудеть. А мне стоит взглянуть на картинку с рожком мороженого, и я поправляюсь на пять фунтов. Таков мой крест». Ему удалось довести этот спектакль до совершенства. А сейчас он взял руки Оливии в свои и деликатно поцеловал старую женщину.

Она непроизвольно отстранилась, почувствовав на щеке прикосновение его короткой седеющей бородки, но тут же, чтобы скрыть свою реакцию, ответила на поцелуй.

— Клей, пожалуйста, не рассказывай никому. Я сама скоро сообщу об этом тем немногим людям, которым до меня есть дело. — Помолчав, она добавила с иронией: — Вообще-то, пожалуй, стоит сказать им как можно быстрее. Может, это и к счастью, что у меня не осталось никого из близких.

Она замолчала, поняв, что сказала неправду.

На смертном одре ее мать рассказала ей, что Кэтрин, узнав о своей беременности, провела год в Ирландии, где родила сына. Его усыновила семья Фаррел, американская чета из Бостона, выбранная матерью-настоятельницей того религиозного ордена, к которому примкнула Кэтрин. Супруги назвали его Эдвардом, и вырос он в Бостоне.

С тех самых пор Оливия была в курсе основных событий его жизни. Эдвард женился лишь в сорок два года. Его жены уже давно не было в живых, и сам он умер лет пять тому назад. Их дочери Монике сейчас тридцать один, она работает педиатром в больнице Гринвич-Виллидж. Кэтрин была кузиной Оливии, значит, ее внучка тоже являлась ей родственницей. «Она единственный член моей --">