Туве Альстердаль - Тоннель

западнее Стокгольма. И потом, ты хоть знаешь, сколько стоит виноградник в Провансе?

— Там же сплошные шахты по добыче угля, разве нет?

Даниель щелкнул мышкой по нескольким снимкам, и на экране появились волнистые холмы и синеющие горы, прозванные Богемской Швейцарией.

У этого края есть и другое название.

Судетская область.

Я подтащила кресло и уселась рядом с ним, глядя на сумму, которая была указана в чешских кронах. Если Даниель подсчитал все правильно, то выходило даже меньше, чем выручили наши недавно разведенные соседи за дом рядной застройки 80-х годов — точно такой же, как и наш.

— Но мы же ничего не знаем о виноделии, — возразила я.

— Так научимся. Продадим урожай, а обратно получим бутылки с нашими этикетками… Приведем в порядок несколько гостевых комнат и станем их сдавать.

— И, может, даже туристы станут платить нам за возможность принять участие в процессе и потоптать виноград, да? — Мне захотелось поддержать энтузиазм, звучавший в его голосе.

— А потом они год за годом будут снова приезжать сюда, чтобы насладиться своим собственноручно натоптанным вином.

— Скорее собственноножно…

— Кстати, а виноград до сих пор топчут? Серьезно?

Наш смех в тот вечер — громкий, заливистый, немного безумный. Он клокотал внутри нас и рвался наружу. Давно мы так не смеялись.

Говорят, нужно жить настоящим, но это совершенно невозможно. Потому что это самое «настоящее» не существует. Оно исчезает с каждой секундой. Как только я пытаюсь жить настоящим, меня тут же отбрасывает в прошлое. Должно быть, сказывается возраст. Например, запах смолы и плеск рыбацких лодок переносит меня в детство, когда мои родители снимали на лето домик в рыбацком поселке в Эстерлене, и в следующую секунду мне уже хочется плакать от того, что все это прошло и я осталась одна. Маковое поле действовало на меня точно так же, навевая грусть. Дом, в котором мы прожили больше пятнадцати лет, словно осиротел — дети разъехались, чтобы начать свою собственную жизнь, кто в Сиэтл, кто в Умео, и оставшуюся после них пустоту нечем было заполнить. И мой муж… да, мой муж, он рыскал по просторам интернета в поисках домов и усадеб и все реже куда-то выбирался. Если я предлагала ему ужин с друзьями, или поход в кино, или еще что-нибудь, он отвечал, что у него нет настроения.

Но ты, конечно, иди — звучало в ответ.

Думаю, мы живем не ради настоящего, а ради будущего. Когда мы теряем его из виду, в нас что-то умирает. Настоящее не больше, чем мгновение, когда начинается будущее. Чистота. Вид по ту сторону стекла, неизведанный горизонт. Понимание того, что с тобой может произойти все что угодно и уже ничто не будет таким, как вчера.

Снизу донеслось мурлыканье кошки.

Светло-бежевая киска сидела на земле и смотрела на меня. Их тут много шлялось по округе. Урча и мяукая, словно понимая, что их час настал — в усадьбе появились люди, а значит, и в их мисках скоро появится еда, если повезет. Глупо, конечно, но в каком-то роде это было даже приятно. Словно нас ждали и теперь радовались, что мы здесь.

Я оставила окно открытым настежь, чтобы проветрить душную комнату, и спустилась на кухню поискать что-нибудь для кошки. Из подвала доносились все те же монотонные ритмичные удары. Быть может, ему это необходимо. Что-нибудь сломать, снести, чтобы найти выход и стать свободным.

ЗАПИСЬ ИЗ ДНЕВНИКА НАБЛЮДЕНИЙ В НОЧЬ НА СРЕДУ, 6:20

Внимание.

Он проснулся.

Выглянул в окно, как раз перед рассветом.

Голый.

Где мы?

Я вижу ворота, но не вижу реки.

Вы имеете в виду озеро? Оно там, за деревьями. Когда туман рассеется, вы его увидите.

Нет, я говорю о реке.

Она дальше. Гораздо дальше.

Кто вы?

Почему я больше не вижу реки?

Там, где вы жили раньше, была река?

Мертвые несут живых.

Простите, что вы сказали?

Живые несут мертвых.

Неужели вы не видите?

Кто вы такая?

Уйдите прочь.

Что-то коснулось моей щеки, послышался тихий шепот. Почему он говорит шепотом? Открыв глаза, я не сумела разглядеть мужа — темень стояла такая, что мне показалось, что я еще сплю.

— Скорее вставай, ты должна это увидеть.

— Что?

Во сне я касалась кого-то другого, тело до сих пор хранило следы тепла. Даниель стоял, склонившись над постелью, и пытался нащупать в потемках мою руку.

— Что-то стряслось? Который час?

— Два, может, уже --">