Wind-n-Rain (Wind-n-Rain) - Костолом

беглянку в паре шагов от калитки. До сего дня Ксения никогда не видела настоящей детской истерики. Всё, что она видела раньше — боль, обиду — ничто в сравнении с актом безумия, зиждущимся на чувстве бесповоротной обречённости. Алиса бросается на землю, и даже вдвоём старшие не могут её утихомирить. Она бьёт по траве кулачками, врезает в неё носки кросовок, страшно извиваясь, она орёт так, что закладывает уши, её лицо грязно-красное, одежда перепачкана, она задыхается, рвано выплёвывая воздух через забитые влагой ноздри. Её так много и она такая громкая, что Яну удаётся привлечь к себе внимание лишь случайно. Не в силах больше наблюдать подростковую истерику, Ксения отводит взгляд и сталкивается им со взглядом хозяина. Его голова повёрнута в их сторону, а губы едва заметно шевелятся. От губ к подбородку тянется тонкая алая струйка.

— Тихо! — шепчет Ксения, совершая упреждающий взмах рукой. Алисе всё равно, но Ольга слушается и следует её зову, оборачиваясь к брату.

— Тихо! — кричит уже она, зажимая рот дочери ладонью и вскоре отпуская. Подбегает к брату и склоняется ухом над его лицом. Он нащупывает в воздухе её ладонь и сжимает её в своей, водружая себе на грудь. Так проносятся мгновения, что дольше вечности. Даже Алиса замерла в изумлении, забыв на минуту свою боль — так чисто и загадочно таинство общения брата и сестры. Наконец Ольга произносит: — Нет, ты не можешь… Нет, так нельзя! Так вообще никто никогда не делал, а если и делал… Где гарантия, что тебе повезёт? Так нельзя, не проси даже!

Её губы мелко дрожат — то ли от злости, то ли от бессилия, то ли всё сразу.

— Ч-что? — выдавливает Ксения, переждав, пока разрозненные всхлипы всё ещё удерживаемой ею девочки наконец утихнут. — Что он сказал? — Алиса умолкла: по застывшей на лице надежде ясно — она тоже ждёт ответа. — Что, что он сказал?

— Он сказал, что не надо ничего передавать. Что он согласен уйти с даром…

— А так можно? — вопрошают младшие хором.

— Так — нельзя. — Отвечает Ольга. — Оставить дар, покинув землю — значит обречь себя на вечное небытие. Это первое, чему научила нас мама. Поэтому… Так нельзя.

— Я. Я могу, — шепчет Ксюха так тихо, что её никто не слышит. — Я могу.

Заевшей пластинкой oна повторяет простые два слова бесцветно и монотонно, зажёвывая их между зубами. Наконец её услышали. Ольга пожирает её глазами, полными упрёка — мало тебе того, что ты уже натворила, девчонка? Ты находишь это забавным? Так подумал бы каждый, и Ольга возможно тоже так подумала, но вслух сказала иное:

— Ты чувствуешь вину, но пойми… Ты ничего нам не должна. Это вопрос крови.

— Значит… Не могу? Или вы просто не хотите?

Ей не отвечают. Тянутся минуты, свист чужого дыхания становится размереннее.

— Это несправедливо по отношению к тебе, — вновь берёт слово Ольга.

— Это мне решать, разве нет? Ты же сама сказала, что если Яна спасут, он поможет Алисе. Так вот: если его спасут — он поможет мне. А пока… Да мы здесь просто тратим время! Мы тратим время, разве ты не…

Ольга подходит к ней вплотную, приобнимает за плечи — несмело, но настойчиво, и пристально, изучающе, всматривается в её глаза.

— Ты уверена? Ты понимаешь, на что идёшь?

— Нет, — честно отвечает Ксения. — Но я пойму, обязательно пойму.

— Тогда… Алиса, попридержи дверь. Я принесу из дома плед. Мы ведь дотащим его вдвоём, верно?

— Верно, — отвечает Ксения, мельком припоминая, что ещё несколько минут назад Ольга собиралась тащить брата одна.

Взяв плотное покрывало с разных концов, они следуют к двери в дом. Раненая собака, о которой почти забыли, всё ещё поскуливает на лужайке, не желая проигрывать смерти свою последнюю битву. У Ксении сердце щемит, резонируя с собачим скулежом. Они — пёс и сердце её — ладно спелись в единой тональности.

Устроив Яна на диване в гостиной, дрожащими руками Ольга отодвигает задвижку дымохода в печи.

— Возьми его за руку и ничего не бойся. Я помогу. Я теперь во всём тебе буду помогать.

* * *

Она чувствовала, как её телом завладевало нечто чужеродное — словно лёд и лава сплелись вместе и заполнили собою вены, артерии, вытеснив кровь, побежали по ним в единой связке, обжигая огнём и холодом одновременно. Было очень странно, непривычно и не по-настоящему. Будто видела очень реалистичный сон, точно зная, что это сон.

Когда она очнулась ото сна, что не был сном, тела своего она не чувствовала. Зато --">