Патрик Макграт - Паук

Его совсем пришибло то, что стряслось.

— Кого угодно пришибет, — заметил Рэтклифф, — лишиться жены таким образом.

— Она отравилась газом, — сказал старик, глядя на моего отца. — У себя на кухне. Славная была женщина. Хилда звали ее, Хилда Клег, ее парнишка открыл газ. — Старик дрожащей рукой поднял кружку. Впился в моего отца взглядом слезящихся глаз и прошептал: — Была уже мертвой, когда Хорес подошел к ней!

Наступило молчание, слышалось, как тикают часы где-то за стойкой.

— А что сталось с тем парнишкой? — спросил через несколько секунд Эрни Рэтклифф, но ответа отец не слышал, он уже выбежал из пивной, чтобы никогда больше не возвращаться.

Последующие дни становились для Паучка все более странными. Теперь его редко покидало гнетущее чувство, что всё и все вокруг него мертвы и что он повинен в этом. Кроме того, он сознавал приближение какой-то ужасной катастрофы, но не представлял какой и откуда ее ждать. В один из этих дней он решил быть погребенным в море.

Потом как-то ночью, когда он сидел в шкафчике под кухонной раковиной, в разум его ворвалось еще одно воспоминание. В комнате на Китченер-стрит ему снился сон. Он стоял на пыльной дороге, тянущейся прямой линией к далекому плоскому горизонту, в ландшафте не было ничего, кроме ограждения из белых столбиков, тянувшегося на высоте лодыжки вдоль дороги. Пошел по ней, упал в труп цыпленка и не мог выбраться из его костей. Потом из стены вылезла ночная ведьма, просунула пальцы между костями, пытаясь добраться до него, и шипела при этом: «Паучок! Паучок!» Тут он увидел, что совсем голый и покрыт каким-то мягким черным грибком. Почесался, отчего началось мочеиспускание, вслед за этим тут же полил дождь, он так громко барабанил в окно, что Паучок проснулся и ощутил в комнате запах газа. Вся перспектива исказилась, линии пола и потолка, казалось, шли в разных направлениях, дверь находилась очень далеко от кровати, однако стены по обе стороны от него так сблизились, что комната походила на узкий проход между домами. На полу стояли коробки с мухами, Паучок возился с ними перед тем, как заснуть, поэтому слез с кровати, стал снимать мух с булавок и отправлять в рот. Запах газа все усиливался, и это вызвало у него смех, как ни странно, когда смеялся, он ничего не чувствовал. Потом через несколько минут его затошнило, внезапно возникло ошеломляющее чувство вины и безысходного отчаяния. Он подошел к окну, открыл его и высунулся на дождь, вялый, как тряпичная кукла, потом тошнота прошла, и он начал смеяться снова, но внутри опять было только какое-то мертвое ощущение. Раньше он подоткнул одеяло под дверь; послышалось, как она распахнулась от толчка, и потом его полутащили-полунесли вниз по лестнице, затем через парадную дверь под дождь. Паучок заметил, что обмочился. Он уставился на распахнутую дверь дома номер двадцать семь и увидел, что отец, шатаясь, выходит спиной вперед, таща за собой Хилду, это снова вызвало у него смех и вместе с тем какое-то смутное недоумение. Потом он заметил, что соседи стоят маленькими группами на тротуаре под дождем, и сразу же понял, что живых среди них нет, что все они призраки. После этого он вспомнил какой-то черный автомобиль с включенными фарами и как дождь косо падал в их лучах, была там и «скорая помощь» с красным крестом на кузове. Помнил, как Хилду положили на носилки, накрыли простыней, и это снова вызвало у него смех, но все же он испытывал недоумение и смутно сознавал, что произошла какая-то ошибка.

Однажды глубокой ночью, до того, как начался напев, Паучок лег на спину возле камина и полез за тетрадью. Грязная тетрадь появилась на свет, он понес ее к столу и раскрыл на последней записи. Взял карандаш и принялся писать.

Присутствие в моем теле червя и пауков (писал он) открыло мне, что я мертв. Я сделаю вот что. Завершив эту запись, надену пальто и выйду из дома. Ночь ясная, луна почти полная. Я тихо выйду и пойду к реке, мимо складов, к скользким, покрытым зеленой слизью ступеням. По пути буду часто останавливаться, подбирать камни, чем тяжелее, тем лучше, и набивать ими многочисленные карманы своих одежек. Мой шаг наверняка станет замедляться по мере того, как одежда будет становиться тяжелее, но я буду идти вперед по безлюдным, освещенным луной улицам, и когда подойду к скользким ступеням, буду весьма тяжелым. Странную фигуру будет представлять собой ваш старый Паучок — пустой внутри, не считая пауков и червя, окутанный --">