Скотт Туроу - Личный ущерб

лицо, примостившись на изящном диванчике, обитом дорогим шелком. Улыбался. Делал вид, будто все это его совершенно не волнует. Затем открыл рот, собираясь что-то сказать, но не произнес ни звука. Он неожиданно ощутил, как по спине заструился холодный пот. Подождал, пока пот впитается в эластичный пояс трусов, и, сделав над собой усилие, спросил:

— А какая хорошая новость?

— Мы уже к ней приблизились, — ответил агент. — Хорошая новость состоит в том, что вам предоставляется шанс помочь себе. Поскольку у вас в семье ситуация довольно сложная, то, наверное, за этот шанс следует ухватиться.

Агент неожиданно замолчал и направился в облицованный мрамором холл открыть входную дверь. На пороге стоял федеральный прокурор^[3] Стэн Сеннетт. Фивор узнал его, потому что видел по телевизору. Худощавый коротышка, аккуратен до отвращения. Фивор завороженно смотрел на безукоризненно причесанные волосы, над которыми судорожно вились несколько мошек. Сеннетт сухо поздоровался, продемонстрировав выражение лица, чем-то напоминающее лезвие тесака.

Робби уголовными делами никогда не занимался, но понимал, что это значит, когда в твоем доме поздно вечером появляется сам федеральный прокурор. Это значит, что на тебя сейчас нацелена очень большая пушка, за тебя взялись основательно и тебе не выкрутиться.

Робби Фивора охватил ужас.

— Я буду говорить только в присутствии адвоката, — пролепетал он единственное, что пришло ему сейчас в голову.

— Ваше право, — отозвался Сеннетт и перенес через порог ногу в начищенном башмаке.

Наверное, Робби не расслышал прокурора, и повторил фразу.

— Конечно, поступайте, как вам угодно, — согласился Сеннетт, — но я не могу обещать, что завтра этот благоприятный для вас шанс сохранится.

— Только с адвокатом, — произнес Фивор.

Тут вмешались агенты. Если он собирается идти к адвокату, то пусть отыщет хорошего. Такие здесь есть. И об этом пусть знает только он, и больше никто. Ни мама. Ни жена. И конечно, в эти дела не следует посвящать партнера, Диннерштайна. Федеральный прокурор передал одному агенту свою визитную карточку, подождал, пока тот вручит ее Фивору, и добавил, что будет ждать звонка адвоката. Открывая дверь, он обернулся и спросил, наметил ли уже кого-нибудь Робби.

Услышав мою фамилию, прокурор промолвил с едва заметной улыбкой:

— Любопытный выбор, — и вышел.

Закончив рассказ, Робби Фивор испытующе посмотрел на меня.

— Джордж, они хотят сделать меня провокатором. Верно? Рассчитывают, чтобы я кого-нибудь заложил?

Я спросил, имеет ли он представление, на кого они нацелились.

— Не знаю, — ответил Робби. — Но не дай Бог, если это Мортон, мой партнер. О том, чтобы подставлять его, не может быть и речи. Этого они от меня не дождутся никогда.

Робби поведал, что они с Мортоном друзья с детства, вместе росли в этом городе, в еврейском районе Уоррен-Парк, потом жили в одной комнате в общежитии сначала колледжа, после юридического факультета. Он недоумевал. Ведь тайный счет в банке «Ривер» — общий. Они делали вклады, выписывали чеки для различных выплат и ничего не указывали в налоговой декларации. Уличающих бумаг было достаточно, поэтому Робби казалось маловероятным, что налоговому управлению понадобились еще чьи-то показания, чтобы завести на них беспроигрышное уголовное дело.

— Очевидно, они хотят, чтобы вы рассказали не только о Мортоне, но и о ком-либо еще, — предположил я.

Фивор лишь вяло пожал плечами. Он выглядел растерянным.

Близкими знакомыми мы с ним не были. Когда Робби позвонил мне утром и напомнил о наших встречах в вестибюле здания «Лесюэр», где размещались наши офисы, а также о том, что во время моего председательства в коллегии адвокатов округа Киндл он работал в одной из комиссий, я начал припоминать. Для меня, воспитанного в традициях Юга, у Робби Фивора всего было «слишком». Слишком красивый, причем хорошо об этом осведомленный. Слишком много непокорных, жестких темных волос, о которых он проявлял большую заботу. Робби был загорелым в любое время года и тратил на одежду слишком много денег. Носил самые модные итальянские костюмы, носовые платки только очень мягкие, из тонкого шелка, и все это в сопровождении слишком большого количества ювелирных украшений. В лифте он говорил слишком громко, с большим нажимом, не стесняясь посторонних. Вообще-то он говорил слишком много в любом окружении. Робби Фивор, наверное, периодически мысленно повторял --">